Альфа Большой Медведицы
Шрифт:
Но Генка больше не ходил в казармы. Всё равно дяди Алексея там не было. Да и времени не стало. Устроили Генку всё-таки в слесарные мастерские.
— Слесарем будешь, рабочим человеком, — говорили Генке отцовы друзья.
Рабочим — это хорошо. Только слова словами, а оказалось всё не так. Делу никто не учит, а только слышишь: «Генка, слетай в цех, мастера кликни!.. Генка, отнеси бумаги в контору. Генка, помоги инструменты прибрать!»
Генка не отказывался, но досада его брала: разве при такой жизни ремеслу научишься? Ну, а с другой стороны,
Наконец взял его в ученики слесарь Козельский, Степан Казимирович. Высокий, узкогрудый, желтолицый. Кашляет всё время. И не поймёшь: сердитый или добрый. Если Генка неправильно держит напильник, Степан Казимирович ничего не скажет, а молча возьмет и вложит в Генкины руки инструмент как надо. Глядишь, через две минуты у Генки опять всё не так получается. Тут бы Степану Казимировичу хоть слегка рассердиться, а он опять подойдёт и давай снова всё молча показывать. Потом рядом постоит, посмотрит, вот и всё. И кажется Генке, что Козельский недоволен. Один раз Генка не выдержал:
— Вы, Степан Казимирович, будто сердитесь всё время и молчите. Лучше бы уж обругали, что ли.
Степан Казимирович хмыкнул в усы, покашлял и тихо сказал:
— Чего же мне на тебя сердиться, хлопец. Ты — старательный. Беда только, что не туда твоё старание идёт. Я понимаю так, что место твоё в школе, а не здесь.
Это он, Степан Казимирович, наверно, привёл однажды в цех круглолицего веснушчатого парня в полинялой гимнастёрке и с командирской сумкой на плече.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал парень и стрельнул весёлыми глазами в Генкину сторону. — Дошли до нас такие слухи, что среди пожилого народа завелось у вас молодое пополнение. Что же вы от нас молодой рабочий класс прячете?
— Вон он, твой молодой класс, — проворчал бородатый слесарь Василий Ефимыч. — Пилку мне поломал, чёртова душа. На две минуты одолжил — и конченое дело.
— Ты, Ефимыч, из-за этой пилки мальца запилишь совсем, — сказал Степан Казимирович.
— Не пилку мне жалко, а то, что у нонешних молодых аккуратности ни на грош.
— Как это «аккуратности ни на грош»? — шутливо рассердился парень. — В этом мы разберёмся. А ну, товарищ Гена, айда на крыльцо, поговорим.
На крыльце он сразу посерьезнел.
— В общем, так. Зовут меня Анатолий, фамилия Суровкин. Я из окружкома комсомола. Слыхал про комсомол?
Генка даже обиделся:
— Как не слыхать! Я же не из дикого леса.
— Ну, а чего же ни разу к нам в клуб не зашёл? Это же недалеко, на Пушкинской.
Генка чуть покраснел:
— Да… Все говорят: мал, мал… Надоело. Думал, не пустят. А что, примете в комсомол, если приду?
Толя засмеялся:
— Ты больно скорый. Приходи, посмотрим. Ты кем в жизни быть собираешься?
Генка знал — кем. Хотел он быть боевым трубачом. Но говорить об этом никому не решался. Стеснялся как-то свою мечту открывать. Вздохнул он, поднял на Толю Суровкина глаза
— Красным командиром.
Он не обманул. Ведь трубач — тоже командир. Ведь он зовёт в поход и в атаку, он играет тревогу, если грозят враги.
— Ну что же, — сказал Толя. — Это самое правильное дело. Командиры нам как раз и нужны.
Это удивительное и радостное чувство — быть равным среди равных, своим среди своих! Никто здесь не вспоминал, что Генка меньше всех. Он, как и остальные, бежал работать на железнодорожную станцию, когда объявляли субботник, вместе со всеми сидел над стенгазетой «Красный луч» и, так же как остальные, пел боевые комсомольские песни. И только один раз Генке напомнили, что он маленький, да и то не зря. Когда в лесу учились стрелять из винтовок. Юра Боровикин, секретарь окружкома, сказал:
— Приклад прижимай покрепче, да сам пузом к земле прижимайся, а то гляди, отдача сильная, назад уедешь.
Юра Боровикин и Толя Суровкин были друзья. Всегда вместе. И за столом сидели вместе, когда Генку принимали в комсомол. Собрание уже проголосовало, чтобы Генку принять, и бояться вроде было нечего, но Генка всё равно волновался. Вместе с Толей и Юрой был ещё один парень, суровый на вид незнакомый. Его Генка побаивался.
— Это и есть ваш «командир»? — спросил парень.
— Он и есть.
— Маловат вроде.
— Для нового дела в самый раз, — сказал Юра.
— Гена — человек серьёзный, работать умеет, — сказал Толя.
— Кто такие пионеры, знаешь? — спросил незнакомый парень.
Месяца два назад Генка ответил бы, что пионеры — это охотники и путешественники, которые открывали для переселенцев дикий американский Запад. Про это книжка писателя Фенимора Купера есть. Но недаром Генка ходил в комсомольский клуб. Теперь во многом разбирается.
— Пионеры — это юные коммунисты. Есть в Москве такие отряды.
— Есть в Москве. И ещё кое-где есть. А надо, чтобы во всей стране были. Понимаешь?
— Понимаю, — сказал Генка.
— Ну вот. А каждому отряду нужны командиры. Где их взять?
— В Красной Армии?
— Нет, брат. Красноармейские командиры у себя в полках и ротах нужны. А пионерам надо своих, ребячьих. Значит, нам самим их учить надо. Вот и собираем мы сейчас первый пионерский отряд. Командирский. Научатся ребята в нём пионерским делам и будут потом сами командовать отрядами. Ясно?
— Ясно, — сказал Генка.
Разные собрались в отряде ребята. Такие же, как Генка и помладше. И постарше были. Незнакомые и знакомые — из тех, что жили неподалёку. Среди знакомых — тоже разные. Хороший приятель Саня Черноскатов и давний недруг Лёнька Голомштейн. С Лёнькой они, когда поменьше были, дрались чуть не каждый день: не нравилась маленькому Генке Лёнькина длинная шинель и гимназическая фуражка блином. Да и потом Генка, когда постарше стал, косо поглядывал на бывшего гимназистика: буржуй какой-то, на скрипке играть учится.