Альфа Центавра

Буров Владимир Борисович

— Вы рветесь в Бонапарты? Извольте! — сказала Елена, — я охотно уступлю вам это место. На поле боя, а здесь нужен стратег, а не такой пьяница, как ты, Дэн — уже выпитая бутылка — значит надо звать Фрая.

— Ох, зря, зря! — даже завыл Дэн, — приведет он прямо к Полосатым.

— Хрен знает с кем я собралась воевать, — сказала Елена, — мы и есть полосаты-ы-е-е.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 50

— В

том-то и дело промычал Вра, — что позиционируем себя, как Белые, значит что-то должно произойти.

— Что?

— Обратное.

— Что именно.

— Я не знаю пока.

— А нам нужен, кто знает, поэтому надо позвать Фрая.

— Позвать можно, — сказал Врангель, — но это будет началом конца. Дэн мечтал только и дальше оставаться директором и владельцем этого Метрополя — такая должность позволяла ему писать журналистские расследования. Но что лучше:

— Выпустить на свободу Фрая, чтобы командовал контрнаступлением, или наоборот нет — не знал. — Потому что с одной стороны ему будет не до ресторана, если уйдет со всеми в поле на войну, а с другой стороны:

— Захватит власть абсолютно, — а абсолютная власть по определению:

— Абсолютна, — а значит, и как возьмет, хотя и обещает:

— Я не Троцкий, чтобы больше жизни любить Метрополь, и бросить ради него Атлантический океан, являющийся нашим Млечным Путем на другую сторону.

Тем не менее, а может быть:

— Именно поэтому Фрая опять выпустили, как выпускают тигров на римской гладиаторской арене, когда уже нет возможности справиться с бывшим командиром армии, ставшим по воле судьбы:

— Гладиатором. Увидев его входящим в зал заседаний — а это был, как обычно, и как любил не только Фрай, но и все остальные:

— Ряд четырехместных столиков около барной стойки, где когда-то начинал сам Фрай, как бармен первой категории, — Врангель сел за отдельный столик, чтобы подчеркнуть с самого начала:

— Он будет воевать, но один, как командир дикой дивизии. И. И, как говорится:

— Если не везет, то не везет долго. — Врангель сгоряча прошел со своей дикой дивизией так далеко, что увидел — даже ночью:

— Впереди только Волга. — Только тут понял, что попал в западню. Понял, но ничего не происходило. Он не знал, что центр Белых был пуст. Там должен быть Амер-Нази, но он ушел на стену Царицына давать маяки наступающим дивизиям и бригадам, а Камергерша, которая могла бы идти центром, встала на правый фланг вместо Эспи, который По Ошибке — как Чичиков у Гоголя скупал Мертвые Души заместо Зивых, хотя многие думают:

— Он считал Мертвых более нужными и полезными для себя и других, чем Зивых, — в том смысле, что по ошибке-то по ошибке, а может и:

— Нет. Хотя если это Судьба подумал Распи-Распутин, то аб-со-лют-т-но-о непонятно, почему она не за меня. Ибо. Воевать совсем не умею. И по этой причине или по другой

повел свои войска именно по центру, а Фрай, как назло чуть-чуть раньше этого принял решение идти лично центром, несмотря на то, что уже доложили:

— Врангель ушел центром, и канул, как в Волгу.

— Что такое Волга? — почему-то не понял Дэн. И ему пояснили — Елена:

— Это наша Лета. Во как! А говорят:

— В ней осетры водятся. — Ибо:

— Водятся-то, может, и водятся, только никто никогда их не видит.

И если их кто-то тем не менее ест, то как он это делает, чтобы никто не видел. Ибо одному-то по определению есть:

— Скуш-ш-но. — И никто не может догадаться:

— Это он один, а Их полным-полно, что тоже самое:

— Очен-но мнохго. А вот он один остался и ничего не видит. Фрай на удивление разоткровенничался на прощальном ужине — который, между прочим, был завтраком — и открыл, известную ему тайну, кто это такой Один-слепой, а именно:

— Народ, — и его бестолковая партия.

— Народ — это я еще понимаю не видит ни хрена, и сам вдобавок невидим, — сказал Дэн, а партия почему?

— Дак, мил человек, партия — это замаскированный под Белого Офицера Троцкий, а он, как вы думаете:

— Способен видеть истину? — Однозначно, что нет.

— Какие ваши доказательства? — спросила Елена, и попросила передать большой кусочек торта, — последний, может быть, в этой жизни. Почему?

— Я иду воевать этим еще не наступившим утром против своего отца Батьки Махно и матери Соньки Золотой Ручки.

— Ты говорила, твоя мать учительница Аги, — удивился Фрай, уже облекшийся в красную с черным мантию Герцога Чемберленского.

Поле боя дымило паром. Применять пока что прием Спартака:

— Катить на Ксеркса огненные шары из сена, соломы и горюче-опасных веществ, смешанных с вонючей нефтью — думали, что горит не нефть, а что-то другое, — не стали. Возьмем их:

— По-честному! Распи бросил в сторону дымящийся Лью, а Фрай красную от крови саблю. Они пошли друг на друга.

— Ты что здесь делаешь? — удивился Герцог Чемберленский.

— Да, — тоже удивился Распутин, — почему я не мог этого предвидеть, не понимаю? Нет, чувствовал, что хренопасия какая-то идет, но не думал, что до такой степени. Тебе бы в Швейцарских Альпах на горных лыжах кататься вместе с Кларой и Розой, а ты здесь полками командуешь.

— Пора брать быка за рога, — ответил Фрай, и забыл, что хотел сказать Распутину, что он лучше бы и дальше предсказывал охотникам, кого они сегодня добудут: медведя или соболя, а:

— Не лез под колеса истории, которая таких горе-предсказателей давит, как орех! — и он одним легким, но точным ударом ладони — как это делается в Тибете: одной ладони о саму себя — разделил его не только точно пополам, но и что самое удивительное: уже без панциря.