Альфа Центавра
Шрифт:
— Сюда! — никогда не заплывают. — Ибо:
— А здесь вам не море-океан.
— Может вам осетров еще захотелось? — раздавался голос, можно сказать:
— Уже забытый, — как голос любезной нашему сердцу госпожи Анны Керн, любимой любовницы маэстро Пушкина. И в это же время приземлился Котовский, болтая израненными крыльями, как орел, восхотевший вкусного лебедя, а получивший стрелу Амура от ее последующего обладателя.
— В меня стреляли, — только и сказал он, пробежал по ковровой дорожке, а это было довольно далеко
— Куда? — Туда или Сюда, — мимолетного виденья. Но он все равно ее схватил, как буфетчик Михаила Булгакова:
— Не разбирая свежести, какая она:
— Первая или вторая? — и попер к своему ветролету.
— Наврал! — рявкнула Аги, — его ветролет в порядке, и он унесет ее опять в своё заточение в Собор его Парижской матери.
— Горбун несчастный, — сказала Ника Ович, потрогав ствол пулемета, и удовлетворенного констатировав: — Уже тока теплый. И пули просвистели. Но только разрезали пополам, мотавшееся до сих пор на двери тело Амер-Нази. Котовский убежал, а в руках:
— Он нес Камергершу-у, — как труба иерихонская возопил Махно. Что значит:
— Не вернешь. — И знаете почему? Это уже было, было, было. Что значит, да, но только в Прошлом-м! А туда залезть, увы, не каждый может. Только Одиссей многоумный. И к удивлению множества народа, высыпавшего, как горох из мешка замечтавшейся о королевских дворцах Золушки, на взлетную полосу, кончавшуюся как раз на лошадиной стоянке отеля Ритц, — успел зацепиться за зад его хвоста. Но! Спрашивается:
— Откуда у зада хвост. — Ибо никто еще никогда не говорил, что:
— И у хвоста есть хвост! Немногие, но только некоторые поняли, что это был за хвост. А именно:
— Их бин Распутин — в банкетном. — Можно подумать:
— Что делать в банкетном зале так долго, если там, кроме вас никого нет. — Только Фрай иногда заходит узнать:
— Готово ли решение-предсказание? — Но! Но даже для тех, кто ни-че-го не понимает ни в Библии, ни в физике, существование разных модулей времени — не противопоказано. — Что значит:
— Их все равно есть у вас. — И значит, что и требовалось доказать:
— Распутин не замечал медленно возвращавшегося из дальних странствий Времени: пил всё тот же тазик мадеры, и более того:
— Марципаны его не убывали. Вторым был Одиссей, на этой временной битве, черно-белый барон Вра-Врангель. Он и не испугался, увидев, что у хвоста есть еще и лапы, похожие, как две капли воды на сапоги из козлиной кожи адмирала — если бывают адмиралы на канонерках — Эсти. Да, этот капитан далеко не дальнего, а только лагунного плаванья, понял, что не сбил из скорострельной пушки самолет Котовского, уцепился за его хвост, став, таким образом — чтобы не стать пятым колесом в этом э нью троянском коне:
— Хвостом хвоста. Поняла, что случилось и Жена Париса.
— Но это даже лучше, — подумала она, — одной
— Кем там функционирует Одиссей. — Хвостом хвоста хвоста? Какая уже по счету это будет производная? Выдержит ли пока еще допотопный Ку-Ку такая нагрузку. Так-то бы да, но у него нет своего буквально собственного НеЗнаю, необходимого, чтобы задуматься хоть о чем-то. И только этот Киннер Махабхараты может сыграть нам на руку. Или.
— Или против.
Но только немногие это поняли, и посмотрели сначала на его зеленые парчовые штаны, потом на лошадиную голову, и наконец, на гитару. Ну кто мог это понять? Ну, Фрай, конечно, но он не мог никак определиться:
— Сейчас, или? — Или может не быть никогда? Ахиллес Дроздовский хотел, чтобы Эспи вернулся, и несмотря на все его и Распи колдовские заморочки — убить, так как сам он не надеялся вернуться на Альфу. Жена Париса не желала его возвращения. Но в то же время боялась, в свете открывшихся между ней и Фраем обстоятельств, что может не стать царицей Савской. Со всеми вытекающими из этого ответа последствиями, как-то:
— Библиотека, пыльные движущиеся на цепях, как жернова времени, тачки с книгами, и что самое печальное:
— Давно уже написанными. А то и того хуже:
— Придется сидеть в тюрьме всю жизнь, но не как Маркиз де Сад:
— До первой революции, — а вообще, как поезд дальнего следования.
— И впереди:
— Только Пересадки, — как у… Как той, которая только что заняла прибрежные и даже далеко текущие воды реки Волги, вместе со своим незабвенным мужем инопланетянином Ко, на Земле:
— Колчаком.
Они вернулись из Сибири, с Ангары на Волгу по каналу времени, который был у всех альфа-центавровцев, но заведен, как будильник, у всех:
— На разное время. Их время пришло.
Далее, все боятся. Кто, что не долетит до Альфы Центавра, кто не доедет до Брюсселя, а кто боится, что не может преодолеть транзит:
— Царицын — Париж — Нью-Йорк и его близлежащие окрестности, примерно, как Пушкин в деревню, чтобы лишний раз насладиться с Анной Кент — Керн, точнее — этими окрестностями, и ей самой в том числе:
— Ибо кроме города есть и поля, в которые можно пробраться Всей Душой, если хорошенько изучить Теорию Относительности. Хотя возможно Пушкин изучал только саму Анну Керн в беседках, которые по умолчанию входят в окружающий пейзаж, и Данте. Несмотря на то, что он был ветхий, и не мог, как Вергилий с ним же, бродить далеко, в том смысле, что:
— Очень не хотел возвращаться с Полей Нах Хаус, так как до сих пор помнил:
— Тяжелы ступени чужого мемориала. В связи с этим. В связи Этим, Деникин — если кто не забыл, воспользовавшись всеобщим воодушевлением боем, как сказал поэт: