Альфа Центавра
Шрифт:
— Над головой, подмышками, да, возможно, но как можно стрелять между глаз самому себе? Однако, никто почти не знал, что к нему в Чи скоро приехал мастер, но не дзюдо, а иллюзионист в своем роде, хотя до натюрлих голограммы еще не додумался, но по системе импрессионистов работать мог, взяв, как и они за точку отсчета не глаз, а только:
— Его взгляд. — Почему Пикассо, Ван Гог, Тулуз Лотрек и даже Сезанн запрещены Там до сих пор, за что и были проданы в Японию. — Это был Распутин, который прямо сказал Лаки-Эспи:
— Лучше
— Чубчик, чубчик, где ты взял паспорт иносранный? — И танцевал Казачка с ледями, как-то:
— Та-та-та-та-та, — и снова: — Трам-трам. — Как Матильда Кшесинская и его царская фамилия. Но ты украл у меня Бриллиант Сириус, в который я вложил всё, а точнее:
— Всё моё сердце.
— Ты украл его у Фрая.
— Он украл его у Камергерши, которая без этого бриллианта, очень любимого девушками, так и не смогла попасть вместе с Вра-Одиссем на Альфу.
— Я буду управлять этим бриллиантом Россией, — сказал Эспи.
— По связи, устроенной не наугад, как оказалось, а ненароком Иначе-Колчаком при похоронах Фрая, который умер, как определили:
— От заражения крови инопланетным — скорее всего немецким — вирусом. — Но это вряд ли, ибо разведка доложила точно:
— Он пришел из Америки, — и скорее всего, был завезен туда еще Куком, правда, после переселения некоторых, даже многих, НеЗнаю вместе с их друзьями англичанами в этот:
— Новый Свет.
— Никто на нас даже не подумал, — сказал Эспи Распи. Итак этот пересадочный Канал Связи был могилой Фрая, устроенной Колчаком на высоте 67 метров — сумма — Тринадцать, и было оно известно еще в 1491 году — сумма равна — Пятнадцати, а 15 — это 6, а шесть — это первая буква-цифра Трех Шестерок — 666. Кроме Распи здесь были еще двое бывших их сослуживцев по Магаданской Зоне, а именно Буди и Вара. Они не были простыми чучелами, как еще один обитатель этого Таунхауса, расположенного хотя и в центре города Чикаго, но на:
— Горе. — И в четыре этажа. Хотя и не китайских. Эти ребята по расписанию, которое смог для них выстроить Распутин, могли оживать. Но это был только один день недели:
— Пятница. — Поэтому к ним там и обращались, чтобы не обидеть ошибкой имени:
— Пятница!
— Каждому! — всегда был грозный ответ, и веселие начиналось. И можно только считать за счастие, если вас там не было:
— В Эту Пятницу. Несмотря на то, что это могло быть и не обязательно:
— Три-над-ца-то-е-е-е!
В гроб Фрая на башенной высоте бил фонтан, и таким образом его удерживал, казалось:
— Самостоятельно. Гостей и постоянных зрителей всегда охватывал один и тот же страх:
— А если вода кончится?! Поэтому без Узас-са мимо никто не проходил. Чтобы видеть лицо Фрая над ним всегда висело облако, собираемое, как считали, не только постоянно бьющей
— Чем-то еще, — и отражалось в нем. В этом облаке, и не просто казалось, а было совершенно ясно:
— Фрай наблюдает с неба, — как наблюдал бы шах из своего шатра за всем происходящим в стране, но ничего не видя:
— Без посредства — самостоятельно. Впрочем:
— И никто не видит сам, без посредства свово собственного Медиума, который, скорее всего, думает наоборот:
— Он видит при помощи Сапиенса. — Оно и естественно:
— Кто бы стал так добросовестно работать не на самого себя.
Пятой спицей в этом четырехэтажном бараке — На Горе, как у Некоторых в Голливуде — был Амер-Нази. Но он никогда не оживал, хотя и ясно было:
— Всё чувствует, — как Альцгеймер, но сказать тока ничего не может. Распи с помощью Одиссея, который смог вернуться целым и невредимым не только из Троянского Путешествия, но и даже с самолета Котовского упал мягко:
— В Волгу, — и что важно, не попал, как на зло, не только во вражескую, но и в свою канонерку.
Однако:
Не скоро ели предки наши Не скоро двигались кругом Ковши, серебряные чаши С кипящим пивом и вином.И следовательно, продолжение еще следует. Сначала все расселись за одним восьмиместным столом, но не тем, где долго ждали своей очереди белые офицеры, как-то:
— Врангель, Дроздовский и эт-сэ-тэ-ра, — а в середине зала. Но хотя это была и нейтральная полоса, встал Распутин и предложил:
— Не зажиматься, как крысы перед нападением на узника замка Ив, когда, он наконец, расстанется со своими мечтами о сказочных богатствах на необитаемом острове, и примет смерть:
— Лицом к лицу, как это следует, сидящему здесь до седой бороды узнику. — Ибо. Ибо, ибо:
— Крысы начинают свой пир во время чумы с:
— Лица именно. И никто не бросил ему в лицо ни одного слова — разошлись молча:
— Пархоменко, Котовский, Коллонтай, Жена Париса, Фрай, — за ближний от входа в зал — выхода в фойе длинный стол, — а:
— Дроздовский, Аги, Ника Ович, Щепка, Колчак, Распутин — за стойку бара, но лицом к — на них, на полосатых, как, к удивлению некоторых, решила себя позиционировать в последний момент, даже Жена Париса, и уже почти принявшая приличный для человека вид Коллонтай. Только Батька Махно не присоединился ни к одной, как он сказал:
— Тачанке, — и обнаружился на молчаливый вопрос всех за стойкой бара.
— Боюсь, он нас отравит, — сказала Аги, но так это для себя, в шутку, но ее поддержал с другого стола хриплым, но уже достаточно слышимым голосом Фрай: