Альфа Центавра

Буров Владимир Борисович

— А?

— Дивизию хачу.

— Писарь, он же комиссар Нин, возразил:

— Здесь, что, медом намазано? Летят и летят, как мухи на мед.

Смотри — прилипнешь. Но записал. Василий же, видя такую разговорчивость писаря, понял:

— Нин. — Это Нин. Ходили слухи, что Нин часто приезжает сюда рейсом Москва-Питербурх — точнее наоборот — и бродит по залам Кремля, в разных мистификациях, на которые был большой мастер.

Научился в тюрьмах и ссылках, а тем более по Заграницам, и как знаменитый Парижский сыщик Видок,

шлялся где хотел, при этом будучи, абсолютно никем незамеченным. Не в том смысле, что бесплотным, а все однозначно думали:

— Это не он. Но Василий догадался:

— Точно он, — и решил использовать по полному этот удачный моментум морэ. В том смысле, что этот замысел мог кончиться и самим моргом. А инопланетяне пока что никого не научили оживать после дуэли, как они:

— После парной в Сандунах.

— Я могу сделать на тебя ставку в предстоящих соревнованиях? — спросил писарь. И сразу продолжил: — Тогда я попытаюсь устроить тебе бой за Путевку в Жизнь. Хотя если честно, — продолжил он: — Чем тебе плохо здесь, в каракулевой шапке, командуешь входящими и отсюда выходящими, можешь иногда спать в Царь Пушке, играть, как кеглями ядрами ея. Если кто не даст, можно снять стресс, побившись лбом в Царь Колокол.

— Так-то так, — чуть не сказал: — друг Нин, — но успел спохватиться, — то бишь, как тебя звать-то-величать забыл или не помню?

— Вилли Фрай, — ответил писарь.

— Чё-то слышал, но не помню точно, что именно. Человек Свободный, кажется.

— Человек Свободный — это Дурак, — сказал писарь. — Кстати, ты играешь в карты?

— В Девятку?

— В Девятку пусть инопланетяне играют. В карты Тарот.

— Ну, давай. И они сыграли десять партий. Но не как некоторые:

— В карты, домино и на бильярде, — а именно только в Таро. И каждый раз Васька оставался с Дураком на руках. Его это опечалило, а писарь тоже, можно сказать тоже:

— Разозлился.

— Везет тебе, — сказал он, — Дурак опять у тебя.

— Что в этом хорошего? — спросил Василий.

— Дело в том, что Дурак — это Марди Грасс.

— В каком смысле?

— В том смысле, что может стать любой картой. Или, ты играешь в три листа? А не играешь, так все равно запомни:

— Идет ко всем мастям.

— Так, так, так.

— Вспомнил?

— Если и вспомнил, то только в исторической памяти, а так пока еще не пойму, какая в этом для меня выгода.

— В общем, так, ты запомнил мой, точнее моё имя?

— Вильям наш… дальше забыл.

— Хорошо, щас придумаем псевдоним, который тебе легко будет запомнить. Ты из рабочих или из крестьян?

— Я инопланетянин.

— Шутки пока не уместны, говори правду.

— Если бы я ее знал, сказал бы точно, тем более тебе, друг.

— Ты любишь шарикоподшипники?

— Не то, чтобы да, но больше…

— Хватит, хватит демагогий, скажи лучше просто:

— Кто тебе больше нравится в серпе

и молоте вместе взятых, именно серп, или только молот?

— Молот.

— Чем?

— Он тяжелее.

— А чем это лучше?

— Тут опять компания начинается по сдаче металлолома, его сдам — сразу зачет, а так серпами таскай — не натаскаешься.

— Зачем ты эту хренопасию плетешь?

— Ладно, тогда: серп. Хотя нет, я больше не хочу на деревню к бабушке.

— Значит молот, да?

— Естественно.

— Вот. Если тебе это имя ближе, то и зови меня тогда: Шарико-Подшипник.

— Это слишком сложно, я не запомню. Может просто как-нибудь.

— Как?

— Ну, токарь, или слесарь.

— Пусть будет токарь.

— Пусть. И значится: Вилли Токарь.

— Не надо светиться, токарь-мокарь, могут подумать, что ты немец.

Просто:

— Вилли Токарев.

— Хорошо, это я запомню. Как грится:

— Эх, хвост-чешуя! Не поймал я ничего.

— А при чем здесь это?

— Я имею в виду, если спросят, отвечу: я иво не знаю.

— Вот это правильно. Мистификация — главное оружие пролетариата. И значит, повтори, как ты меня узнаешь?

— Эх, хвост-чешуя… щас-с. Токарев Вильям.

— Не надо никаких Вильямов, могут подумать — Шекспир, а их много — я:

— Один.

— Вот ты и прокололся, мил человек, — подумал Васька. — Значит это Нин.

Но когда он приготовился и пришел на бой, то нигде не увидел ни Нина, ни писаря.

— Одно слово — Фрай — Человек Невидимый, — подумал Василий, и как раз пригнулся, чтобы пролезть под канаты. Он даже не обратил на это внимания, мол: — По барабану, канаты — так канаты — то же татами только без мягкости. И точно: обули в перчатки.

— Боишься? — спросил секундант. Васька хотел ответить:

— Сам ты боишься, — ну, как обычно, когда нет времени на долгие размышления. Тем более, он заподозрил, что секундант — это Нин, хотя и узнать было бы невозможно. Он и не стал пытаться.

— Смотрю, — говорит, — против меня баба, в том смысле, что точно не инопланетянка: уж больно здорова. Но первый раунд продержался: бегал от нее, как заяц от медведя. Секундант сказал в перерыве:

— Гости.

— Что-с?

— Батька Махно с подругами прибыл, ради него несколько боев проводятся по системе: Бокс — бритый бобрик.

— А…

— Настояла его любимая жена Ника Ович. Она бывшая парикмахерша.

— Боксерша?

— Не думаю, просто по ассоциации со своими бывшими парикмахерскими прическами.

— Надо было сразу сказать.

— Я на подмене, и следовательно, никому ничего не обязана.

— Ана? Вот из е нэйм?

— А тебе бы как хотелось?

— А нельзя просто: назвать имя и всё?

— Зачем? Будешь звать на помощь?

— Вполне возможно, хотя думаю, теперь, зная ее слабости, уложу прямо сразу, во втором раунде.