Альфа Центавра
Шрифт:
— Ах, ты стерва Камергерская — задушу! Но не смогла. Фекла-Ольга редко применяла этот прием Тигра, тигра не каратистского, когда нападают, преображая руку в коготь тигра, а настоящего, хитрого подлеца, когда он сознательно притворяется слабым, немощным додиком и лежит, подняв лапки кверху. Возможно, и Колчак в это в время уже севший в позу лотоса, тоже думал прикинуться уставшим от жизни человеком, которого можно взять голыми руками. Имеется в виду:
— Без размышлений о Хлопке Одной Ладонью. — Но, думаю,
— Всё, всё, всё! — закричал с ринга Оди, и даже уронил один маленький кусочек сыра, который держал во рту.
— Вот именно, что всё, — сказала… сказала Щепка, которая очухалась, и ползком достигла места, где сидел в позе Лотоса ее жених Ко, она хотела сказать ему всё, а именно:
— Почему он позволил избить ее всем, кому не лень, а? Тут и Фекла вспомнила, что Колчак, скорее всего, не ее мужик, а оглянулась на приунывшего Одиссея. И тут разлился и второй свисток, свидетельствующий о… нет, не об окончании всех боев и подсчете ставок, а наоборот:
— Это последний бой!
— Кто победит — тот забирает Бриллиант Сириус и вместе с ним и город Царицын. — Это всё сказал, наконец, очухавшийся Нази. И добавил на возглас:
— Независимо от того, на кого больше будет ставок:
— Да, но второй вопрос насчет ставок можете не задавать, ибо находится в секрете. Бой между Щепкой и столкнувшейся с ней в последний момент Феклой уже начался, когда из зала крикнула Коллонтай:
— А нас нет денег на ставки.
— Кто это сказал? — рявкнул Фрай, который раньше был судьей, даже не судьей на ринге, а был простым опахальщиком, секундантом.
— А теперь? — спросила Кали.
— Что, а теперь?
— Ху а ю?
— Ах, это, называй меня просто пока что: главный судья соревнований.
— Непонятно, откуда берутся такие карьеры, — пробурчал сидящий с ней Дэн. Тем не менее, Фрай посадил на Своё место Главного Судьи опять этого дохлого Амер-Нази, а он в свою очередь опять взял Аги и Оди.
Почему? Он просто начисто забыл, с какой стати взял их в первый раз.
А смысл был:
— Они представляли разные круги интересов. — Сейчас-то можно было бы под шумок взять только своих. Да только:
— Кто они, свои-то? — Ужас! Ибо каждый понимает:
— Я бы запомнил. И… и Фрай начал раздавать людям деньги.
— За что, родной? — спросил, как убогий, по своему обыкновению Котовский.
— На ставки, на ставки, бери пока дают, — рявкнул Фрай, прикрывая пачки бабла крышкой чемодана.
— Дайте мне фунтами.
— Зачем?
— Хочу, знаете ли, опосля вернуться на родину.
— Так ты оттуда? — спросил с испугом Фрай, ибо рассчитывал на Котовского в своих делах.
— Откуда? Вилли, не поднимая головы, кивнул на потолок.
— С потолка?
— Да
— Прощеньица просим, но мы с Пикадили.
— Из Ландона?! Из самого, али из Пригорода?
— Да, лушче из Пригорода. И знаете почему? Называйте меня просто:
— Граф Кентский.
— А не боишься, что будешь первым.
— Куды?
— Дак, расстреляем ко всем чертям — вот и всё.
Глава 19
— Нет.
— Почему?
— Дак, знаете, чай, наверное: сбехгу.
— Куда?
— Сказал же: в Ландон. Я оттуда. Фрай махнул рукой и выдал этому олуху царя небесного двадцать фунтов стерлингов.
— Больше нельзя.
— Да иди ты отсюда! — толкнула его Кали, и попросила Фрая:
— Тоже, дайте мне, пожалуйста.
— А вам какими? — спросил Фрай, вытирая пот со лба.
— Датскими э-э там что у нас? Кроны? Тогда кронами.
— Берете?
— А Шведские Тройки тоже там? — поинтересовалась леди. — Ну, чтобы и то, так сказать, и другое было вместе.
— Если вы будете вести такие переговоры с каждым Роллс Ройс нам никогда не достанется, — сказал Василий Иванович. Но сам на всякий случай запомнил, как надо вести дела-то.
— Ладно, ладно, ухожу, но мне дайте и на мужа, он генерал, иму, пажалста, двойную порцию, и этими, такими зелеными, как листья в утреннем майском саду.
— Дайте ей майскими жуками! — рявкнул недовольно Пархоменко. Но она ему только улыбнулась. Фантастика, а нас бы за такие слова обозвали грубым словом:
— Дурак.
Далее, оказывается, что с победителем уходят только те, кто на него ставил!
— А против — значит против. — Вот так-то ребята. Как говорится:
— Жаль, что мы не знали.
Кали никому не изменяла, но иногда забывала, с кем была намедни, а порой и вчера, хотя ей казалось:
— Нет, нет, она помнит, но! Но не хочет думать о плохом.
— Так разве плохо было? — спросил ее Василий Иванович.
— Прошу прощенья?
— Это я, ты чё, забыла?
— Если бы это был ты, я бы тебя вообще не запомнила. Впрочем, ладно, если ты так беспрецедентно набиваешься, возьми с собой еще Пархоменко.
— Ты меня не помнишь?
— Ты кто?
— Тебя сюда кто пропускал?
— Куда сюда?
— Я хговорю: тебя в Кремль я пропускал?
— У тебя… в том смысле, что ты стоишь во всех местах, я не поняла?
— Где и где? Прости, может это и так, как ты говоришь, а я просто забыл про свой левый канал.
— Ты сказал:
— У меня стоит не только здесь, но и в Кремле.
— Это слишком вольный перевод.
— Почему?
— Потому мы что находимся в Кремле. Или тебя при входе не стучали лбом о Царь Колокол?