Альфа и Омега
Шрифт:
— Вы Хана, верно?
Она окликнула меня, когда я проходила мимо коридора, ведущего в ее комнату, сворачивая к лестнице. Признаюсь, на секунду мной овладел порыв сделать вид, что я ничего не слышала, и просто пройти мимо, но я не дала ему захватить меня полностью и обернулась.
Никки стояла, опершись плечом на стену, словно ощущая потребность в том, чтобы ее что-то поддерживало. При свете дня она, как и весь этот Дом, выглядела немного иначе, но по-прежнему такой же красивой, как я ее запомнила. Она походила на тонконогого олененка, боязливо и с тревогой смотрящего на меня из тени. Была в ней эта неуловимая,
— А вы Никки? — вопросом на вопрос ответила я.
— Пойдемте со мной. — Она поманила меня за собой, и я от растерянности даже не стала сопротивляться.
В ее комнате, самой просторной из всех в этом Доме, что мне довелось увидеть к этому моменту, было большое окно, сейчас не зашторенное и впускающее внутрь яркие снопы солнечных лучей. Не знай я, что на улице поздний ноябрь, могла бы подумать, что там в самом разгаре весна — таким теплым и густым казался свет. Судя по сосредоточенному сопению младенца, лежащего в самодельной люльке, он не спал, и поэтому Никки не понижала голоса, но встала поближе к ребенку, словно опасаясь надолго оставлять его без присмотра.
— Я хотела поговорить с вами о Йоне, — произнесла молодая женщина, сдвинув брови, словно тем самым стараясь придать самой себе требующейся в этот момент смелости.
— Я догадалась, — согласилась я, сложив руки на груди и чуть наклонив голову набок. — Я слушаю.
— Он через многое прошел и… Он может казаться смелым и сильным, но не дайте ему обмануть себя. На его плечах и так лежит… груз всего мира, кажется. — Она сбилась и, негодуя на саму себя, досадливо цыкнула. — Хана, ваша с ним связь…
— Я не просила о ней, — коротко заметила я. — Как и он. Если бы мы могли разорвать ее…
— Я просто боюсь за него, — честно призналась Никки. — Он же… ничего вам не рассказал, так?
— Он сказал, что ищет кого-то, кто связан с трагедией в его прошлом, — ответила я. — Когда мы встретились, он как раз… собирал информацию.
Не знаю, можно ли было назвать это подходящим эвфемизмом, но, думаю, она поняла, что я имела в виду, потому что вдруг изменилась в лице и побледнела.
— Этого он не говорил, — произнесла Никки, отведя взгляд. — Что ж, так даже лучше. Хана, его жизнь… Наша с ним жизнь…
— Я не испытываю ни малейшего желания вмешиваться в то, что меня не касается, — поспешила успокоить ее я.
— Но вы уже вмешались, — покачала головой она, ломая пальцы и нервно переступая с ноги на ногу. — Все это так… не вовремя.
— Здесь я ничем не могу вам помочь, — сказала я, надеясь, что это не прозвучало слишком грубо.
— То, что вы… то, что происходит между вами с Йоном… — Она снова подняла на меня свои ясные голубые глаза, похожие на цветные стеклышки в солнечный день. — Это просто… биологическое влечение? Или нечто большее? Я… я даже не представляю, на что это похоже, ведь у нас нет ничего подобного. У людей, я имею в виду, — неуклюже добавила она после.
— Это… сложно объяснить, — признала я. — Но наши тела реагируют друг на друга сильнее, чем на других бестий, это без сомнения. Даже наша Церковь не в полной мере
Я не стала говорить ей о том, как мы исцелили друг друга после прыжка на крышу. О том, что запах Йона теперь всегда был со мной, и мы были связаны почти телепатически — за тем лишь исключением, что передавали друг другу не мысли, а словно бы импульсы или нечто подобное. Или о том, что, когда мы отдалялись друг от друга, наши метки делали все возможное, чтобы снова свести нас вместе — как два маленьких паразита, питающихся нашей близостью во всех возможных смыслах. Это и для моего-то понимания было слишком сложно, а уж пытаться объяснить нечто подобное человеку, который никогда не чувствовал безусловного сексуального влечения к незнакомцу лишь за счет его запаха — совсем дохлый номер.
— Ее ведь можно убрать? — меж тем спросила Никки, и в ее глазах я увидела надежду. — Йон сказал, что можно и что вы тоже этого хотите, как и он.
— Он прав, — согласилась я, ощутив, однако, как внутри меня словно бы опалило холодом. Почему-то слышать это от него лично и от этой девушки это были две совершенно разные вещи. — Я не знаю, возможно ли разорвать связь, но мы оба этого хотим. Сейчас из-за метки за нами гоняется Церковь, и я даже думать боюсь, что они предпримут, если поймают нас. — При воспоминании о том склепе с мертвецами на фреске мне сделалось дурно. — Но если метка исчезнет, у нее не будет причин охотиться за нами, а значит мы оба сможем вернуться к прежним жизням.
— Я… так боюсь за него, — тихо выдохнула моя собеседница, понуро опустив голову. — Вы не представляете, как он дорог мне и как я ему обязана.
— Я… думаю, что могу представить, — не стала лукавить я, выразительно покосившись на люльку с агукающим младенцем. Но Никки, кажется, не заметила этого.
— Если я смогу чем-то вам помочь… Я имею в виду в том, что касается метки… Я понимаю, что я, скорее всего, буду бесполезна, но…
— Я не думаю, что вы сможете что-нибудь сделать, — согласилась я. — Но спасибо за… ваше участие.
Мне кажется, мы обе ощущали себя безмерно неловко в этой дурацкой ситуации, но каким-то чудом нам удалось удержаться от взаимных нападок, обвинений или агрессии. Однако я не могла не признать, что общество Никки было для меня эмоционально изматывающим. Смотря на нее и ее ребенка, я не могла не рисовать в своей голове самые разные картины того, как они с Йоном проводили тут время наедине — еще до моего появления в его жизни. И хотя они не должны были причинять мне боли, потому что я просто не имела права мечтать о том, что мне не принадлежало (пусть даже судьба и сам Великий Зверь, кажется, пытались убедить меня в обратном), мне все равно было больно. И так тоскливо, что хоть волком вой.
Выйдя от Никки, я толком не разбирала дороги, куда иду, спустившись по лестнице и минуя одну комнату за другой. Дом был погружен в сонное утреннее молчание — почти все его обитатели еще спали, уставшие после долгой ночи, запахи которой все еще витали в воздухе. Они по-прежнему меня будоражили и тревожили, но я отмахивалась от ненавязчивой пульсации внизу живота, не концентрируясь на ней и ее причинах. Возможно, со временем я бы даже научилась совсем ее игнорировать.
— Зачем он вообще ее притащил?