Альфа и Омега
Шрифт:
Медвежонок говорил, что со временем станет легче. Он по-прежнему оставался единственным, с кем я могла пообщаться по душам, не опасаясь, что позже мои слова будут жадно обсуждать на кухне или во время перекура на заднем дворе. Парнишка взял за моду приходить ко мне каждое утро, заваливаясь в постель и обнимая меня через одеяло. И если сперва меня это немного смущало, то потом я настолько привыкла, что стала даже ждать его появления и не начинала свой день без него.
На нем никогда не было чужих запахов. Даже запахов других омег, с которыми он, казалось бы, делил и стол, и кров, и ванные комнаты. Нет, Медвежонок всегда источал только собственный аромат — солнечного луга, усеянного цветущими одуванчиками. Я думаю, в этом была еще одна его особенность, помимо всех прочих. Он был странноватым, немного не от мира сего, но очень добрым и даже по-своему
У Медвежонка тоже были свои клиенты. Такие же особенные, как и он сам, ведь их желания были несколько иного характера, нежели у остальных посетителей. И, честно говоря, я могла их понять.
Они приходили не за его телом, а за его запахом.
Об этом мне рассказала Поппи, когда на четвертый день моего пребывания в Доме мы вместе с ней готовили завтрак на всех. Чтобы прокормить всех местных обитателей, нужно было доверху наполнить две больших кастрюли, в одной из которых она широкими резкими движениями намешивала жидкую овсяную кашу, а в другой варились яйца и вперемешку с ними дешевые сосиски, за пару минут разбухающие до размеров каких-то инопланетных монстров.
— Он раздевается и позволяет им трогать и нюхать себя, где им вздумается. Большинство альф не выносит гендерно нечистых, но находятся те, кого подобное привлекает. Его запах это… нечто невероятное, правда?
Она улыбается, качая головой, и я мысленно соглашаюсь с ней. Из всех девочек Ории Поппи относится ко мне наиболее благожелательно, и потому меня радует, когда я попадаю на дежурство вместе с ней.
Как Йон и предупреждал, мне пришлось отрабатывать свое проживание в Доме и возможность пользоваться его благами — пусть даже те ограничивались ведром горячей воды и каким-никаким, но все же трехразовым питанием. Поэтому я помогала по хозяйству: с готовкой, мытьем посуды, сортировкой мусора, стиркой и подобными бытовыми заботами. Тяжелая работа меня не смущала, более того — она помогала отвлечься и выбросить из головы все лишнее. Например, мысли о Джен и о том, как она, должно быть, переживает за меня. Или о том, что после той нашей первой ночи Йон больше не заходил в мою комнату. Он держался на почтительном расстоянии, и лишь, когда зуд его метки становился совсем невыносимым, подходил и стоял рядом, вдыхая мой запах нервно раздувающимися ноздрями. В эти моменты мы не касались друг друга, словно в бессмысленной и неловкой попытке сделать вид, что нам обоим этого не хочется, и каждый раз меня так и тянуло задать дурацкий вопрос о том, как поживает Никки и их ребенок. Но я молчала, осознавая, что все это глупо, неуместно и по-детски. Поэтому максимум, о чем я разрешала себе его спросить, это о том, есть ли вести от его отца по поводу метки и того, как разорвать нашу связь. Вестей за эти дни так и не было, но, по словам Йона, еще было рано терять надежду, потому что вопрос был очень деликатный и выяснять его нужно осторожно, не привлекая к себе лишнего внимания. Особенно учитывая тот факт, что церковники почти наверняка нас разыскивают.
По утрам я всегда с замиранием сердца слушала новости по маленькому радиоприемнику, что стоял на верхней полке в кухне Дома. Там иногда передавали свежие сводки по делу об убийстве в бывшем складском квартале. Подозреваемых, по словам ведущих, было двое, однако по имевшимся записям на камерах их опознать не удалось, а показания свидетелей разнились. Джен была права — моя слишком умная подруга обычно всегда оказывалась права, — из-за того, что я вовремя не дала о себе знать, меня записали в сообщницы. Мой запах был на месте преступления, и, вероятно, гончие, что работали там в тот день, явись я теперь в участок, смогли бы мгновенно меня опознать. И любые попытки выгородить себя в таком случае явно были бы бесполезны.
Еще одна проблема в мой и без того растущий день ото дня список. И еще одна причина с головой уходить в тяжелую физическую работу, убеждая себя, что она имеет смысл. Что мои действия и поступки вообще имеют хоть какой-нибудь смысл, когда со всех сторон меня обступала кромешная неизбежность. Где-то в глубине души я прекрасно понимала, что долго так продолжаться не может, и я обязательно
— Список дел на сегодня, — прочистив горло и убедившись, что все собравшиеся за утренним столом ее слушают, объявила Поппи. — Нужно съездить по магазинам и в прачечную, вымыть полы на втором этаже и разобраться с трубами на третьем. Ну и обед, ужин, мытье посуды, завалы во дворе, тут все как обычно. Добровольцы?
— Я попрошу брата заняться трубами, — подала голос одна из омег. — Он мне торчит десятку уже месяц, пусть натурой отработает.
— Давно пора, — с усмешкой поддакнул кто-то. — Этот паразит и так деньги из тебя сосет, как теленок из сиськи, пора бы ему уже поработать на благо общества.
— На полы нужно троих минимум, — заметил еще кто-то. — Там в одного не сдюжить вообще. Тем более вчера одного из клиентов основательно так вывернуло в одном из углов. Это вообще заслуживает отдельной строчки в общем списке.
— Я мыла на той неделе, до сих пор мозоль на руке не сошла!
— Да у тебя даже от палочек для еды мозоли появляются, нашла чем козырять, белоручка хренова!
Омеги зашумели, заволновались, их речь стала менее вразумительной и членораздельной, пересыпаемая многочисленными нецензурными выражениями и диалектными словечками, выдававшими во многих из них приезжих из маленьких провинциальных городков. Впрочем, я и сама не могла похвастать столичным происхождением — в Восточный город я переехала около шести лет назад. И не могу сказать, что это было продиктовано каким-то особым душевным порывом. Скорее, малодушным желанием сбежать от наступающего мне на пятки прошлого, которое до сих пор иногда являлось мне в дурных снах.
— А Никки не занимается работой по дому? — негромко уточнила я у Поппи, осознав вдруг, что никогда не видела ее внизу. Она в прямом смысле слова жила на своем чердаке, и даже еду Йон относил ей обычно сам.
— Нет, братец взял на себя ее… часть отработки, — отозвалась омега, качнув черноволосой головой. — Я слышала, что слишком большое скопление малознакомого народа ее пугает. Ей спокойнее там.
— Ясно, — коротко ответила я, не сдержав эгоистичную мысль о том, что, где спокойнее мне, Йон даже не спрашивал. Просто поставил перед фактом, что для того, чтобы жить здесь, я должна оттирать с пола чужой непереваренный ужин, перемывать гору посуды или таскать вверх-вниз по лестницам тяжеленные пакеты с едой. Я вызвала у себя перед глазами образ Никки — ее хрупкое тело, болезненно-бледное лицо, нервные движения и эту надсадно цветущую красоту умирающего цветка, которая буквально сбивала с ног своей отчаянной мольбой о помощи и заботе. А потом перевела взгляд на свои маленькие ладони с грязными ногтями и уже слегка загрубевшей от холодной воды и тряпок кожей. По своей сути мы с этой женщиной ничем не отличались, но она была принцессой, а я, видимо, служанкой, и всерьез размышлять о том, кого предпочтет наш «принц» смысла, конечно, не имело.
— Я съезжу в прачечную, — раздался от двери голос Йона. Я уже не удивлялась тому, что не чувствую, когда он появляется в комнате. Для меня он всегда был рядом — вытатуированный под моей кожей, обвившийся змеей вокруг моего сердца, вонзившийся когтями мне в душу. Мужчина, которого я никогда не желала любить, альфа, которому никогда не хотела так безраздельно принадлежать.
— Один? — уточнила меж тем Поппи. — Там шесть мешков белья накопилось.
— Возьми сестренку Хану с собой, — меж тем подсказал Медвежонок, сидевший неподалеку от меня и до этого момента сосредоточенно рисовавший в своей тарелке с кашей какие-то странные символы.
От неожиданности я даже не нашлась, что возразить, просто какое-то время открывала и закрывала рот, надеясь, что Йон придумает отговорку за нас обоих, но тот вдруг пожал плечами и согласился.
— У меня кое-какие дела в городе до вечера, но потом так и быть, — кивнул он, отлепляясь от косяка, к которому до этого прислонялся плечом.
— То, за чем ты гоняешься, однажды само тебя найдет, братишка, — внезапно с очень серьезным видом проговорил Медвежонок, поймав взгляд альфы. — Ты торопишь события.