Альфагенез
Шрифт:
– А мука?
С растерянным видом Генри покопался в одном из шкафов, нахмурился и открыл дверь, за которой обнаружилась огромная кладовая.
– Я думаю, где-то здесь.
Карина ступила в это помещение. Несметные ряды деревянных полок, заполненных консервными банками и бутылями, огромная стойка для набора специй, пятидесятифунтовые мешки с сахаром, мукой, рисом… три большие морозилки, забитые мясом. Достаточно еды, чтобы годами кормить этих мужчин.
– Вы ожидаете продолжительную блокаду?
– Об этом заранее никогда не известно, - с тонкой ухмылкой сказал Генри.
– У нас их уже несколько было.
– Вы, Даниель, Лукас, я, Эмили… еще кто-нибудь будет?
–
– Но, я использую ваши продукты.
Генри издал выдох облегчения, поднял тарелку с черными клочьями бекона и вывалил их в мусорное ведро со словами:
– Слава богу…
В первую очередь Карина открыла окно, для того чтобы кухня проветривалась, и принялась готовить завтрак. Генри припарковался поближе к холодильнику и наблюдал за ней. В Генри было что-то беспокоящее. Когда она посмотрела на него, у нее возникло впечатление длины: длинные конечности, длинное туловище, длинное лицо. И хотя ей смутно припоминалось, что Генри был короче Лукаса, он выявился выше ростом. Он казался тощим, чуть ли ни тонким, но это было обманчивое представление: рукава его толстовки были закатаны по локоть, обнаруживая слепленные при помощи крепких мышц предплечья. Он часто улыбался, но в изгибе его губ испытывался недостаток эмоции. Его улыбка была тонкая как бумага, автоматическая, как моргание, подобное проявлению коленного рефлекса.
«Ломщик сознания», - подумала Карина. Если сказанное им было правдой, то он мог бы убить Эмили прямо перед нею, дочиста стереть ей память, а она бы никогда и не вспомнила об этом.
В поддоне холодильника Карина нашла яблоки «Гренни Смит», и проверила выдвижные ящики. С третьей попытки она попала на то, что выглядело как ящик с кухонной утварью: ножи, отвертки, штопоры, открывалки и деревянные ложки. Она выудила из ящика нож среднего размера, очистила от кожуры яблоки, удалила сердцевину, порубила и отправила их жариться на слабом огне, посыпая коричневым сахаром.
– Божественно пахнет, - пробормотал Генри.
– А здесь есть корица?
– Я в этом уверен. Коричневый порошок, верно?
– спросил Генри и вошел в кладовку.
– Да.
Карина схватила нож, оттянула со своего бедра ткань джинсов и поместила нож внутрь кармана. Острый конец лезвия разрезал подкладку, и она впихнула нож дальше по самую рукоятку. Лезвие проскоблило по коже. Она глянула вниз. Нет крови. Карина вздохнула. Порезавшись, она бы гарантированно рисковала, потому что у нее не было другого места, куда прятать нож. Где-нибудь еще он бы выпирался. Поверху она опустила футболку.
Из кладовой вышел Генри. Карина придержала дыхание. Возможно, он мог читать мысли. А может быть, он вырвал бы с потрохами образ ножа из ее головы. Ей необходимо было перестать думать об этом, но она не могла. Наверное, что-то в форме ножа ярко светилось в ее мозгу.
Генри радостно затряс пластиковым контейнером с корицей:
– Нашел!
Она должна была что-то сказать, или он еще подумает, что не то нашел. И с большим усилием воли Карина пустила в ход рот:
– Спасибо!
Она взяла корицу и посыпала ее на яблоки.
В дальнейшей деятельности явно не хватало противня для мяса, и возможно, они вообще не имели такового. Она застелила слоем бумажных салфеток тарелку, сверху поместила полоски бекона и все это втолкнула в микроволновку.
– Вы ведь не часто готовите? - спросила она.
– Наоборот. Я довольно-таки часто готовлю, по выходящей за все рамки необходимости. К сожалению, большая часть того, что я произвожу, не является съедобным. Стряпня Даниеля, когда такое дело становится возможным, получается
– А где он теперь?
– Умер. Около девяти месяцев тому назад.
Она сделала паузу, чтобы посмотреть на Генри.
– Мне так жаль.
Генри кивнул:
– Благодарю.
Карина продолжила замешивать тесто для блинчиков.
– Как он умер?
– Лукас его раскусил пополам.
Она остановилась.
– Он был членом вашей семьи?
– Был. Он был кузеном Лукаса по материнской линии, и моим сводным братом.
Карина нашла сковородку и поставила ее на горелку для того, чтобы разогреть. Она размешала яблоки деревянной ложкой, затем вытащила бекон из-под микроволн и очистила его от бумажных салфеток.
– Я могу это сделать, - предложил Генри.
– Спасибо.
Она вылила на шкварчащую сковородку тесто и понаблюдала, как запыхтел и запузырился по краям первый блин.
– Почему Лукас убил его?
– Адрино пытался убить Артура.
– Почему?
Быстро обнажив зубы, Генри бессмысленно и плоско, как маска, улыбнулся.
– Адрино изнасиловал женщину на базе. В наказание, Артур на два месяца посадил его на цепь.
– Цепь?
– Во дворе. В конце концов, Адрино отпустили с цепи, и все вполне шло хорошо, пока за прошлой рождественской вечерей он не сделал попытку сгустить кровь Артура. В ретроспективе, нам этого и следовало ожидать. Его подвид имеет склонность к совершению опрометчивых поступков.
– Генри опять улыбнулся: - Леди Карина, вы непременно найдете нас неистовым и порочным жребием судьбы. Каждый из нас ненавидит Артура, все ненавидят друг друга, ненавидят, кем мы являемся, чем мы являемся и почему мы такие. И эта ненависть так глубока внутри нас, аж до мозга костей. По личным причинам Лукас ненавидит сильнее, чем большинство из нас. Но в то же время, в своей яростности, Лукас обладает гораздо большим, нежели дозволяется, самоконтролем. Он понимает простую истину: Артур склеивает нас, удерживая друг с другом. Артур делает ошибки, и он грубый, но также он честный. Каждое племя должно иметь лидера. Без такого лидера будет хаос. Можно мне просто упомянуть невзначай, что ваши блинчики восхитительно пахнут? Я и предположить не могу, что есть какой-нибудь способ, которым я бы смог удержаться от того, чтобы не стащить один прямо сейчас, а?
Тридцатью минутами позже блинчики были сделаны, бекон приготовлен, и Карина прошла в комнату к дочери.
– Эмили! Просыпайся…
– Мама?!
– с неожиданно свирепой силой Эмили сцепилась обеими руками вокруг шеи Карины и повисла на ней.
Карина вычерпнула ее с дивана и теснее прижала, боясь слишком крепко обнять крохотное тельце.
– Я здесь, малышка. Я люблю тебя.
Эмили никогда не говорила «мама». Это всегда было «мам».
– Ты ведь меня не покинешь?
В горле Карины словно камень застрял. «Покинуть» - было эвфемизмом Эмили, означающим смерть. Ее дочь думала, что она умерла.
– Я очень сильно постараюсь, - пообещала она.
Эмили продолжала висеть, и Карина осторожненько понесла ее на кухню.
– Я сделала твои любимые яблоки.
Хватка Эмили на шее постепенно ослабла. А по прошествии нескольких секунд, у стола, она позволила поместить себя на стул.
Даниель прямиком вошел на кухню и произнес: