Альфагенез
Шрифт:
Улыбка медленно искривила губы Лукаса:
– Да. Ты можешь вернуться. Но только вот без меня - никак не получится. Никогда. И даже если попытаешься, я найду тебя и верну назад, - его улыбка сделалась шире: - И тогда всем нашим устным договоренностям - конец.
Он смотрел на нее с нескрываемым сексуальным голодом, и так интенсивно, что на секунду она даже усомнилась в его искренности. Она застыла в ужасе. И тогда на это среагировала небольшая ее часть. На секунду Карине стало интересно знать, а что будет, если пересечь дистанцию между ними, засмеяться прямо в эти вытаращенные глаза
Он наклонился вперед на четверть дюйма, как хищный кот, который вот-вот нападет.
В своем воображении Карина, спасаясь бегством, залпом побежала по коридору, с колотящимся слишком быстро и слишком громко сердцем. Но было неправильно выбирать демонстрацию слабости. Лукас уже предупреждал ее о том, что он хищник. Если бы она побежала, тогда он бы погнался.
Она подняла голову и сказала ему в глаза:
– Если я и вернусь без тебя, пожалуйста, не ищи меня.
Не отводя с Карины изучающего как у собаки взгляда, он повел головой в сторону:
– Или?
– Или я тебя убью.
Он рассмеялся, роскошным низким голосом, посылающим тревожную дрожь по позвоночнику:
– Как?
– Что-нибудь придумаю.
Она повернула к нему спину и заставила себя медленно пойти на кухню.
Склонив голову Лукас, наблюдал за отступлением Карины по коридору. То самое выражение ее глаз, тот угол наклона ее лица, то каким образом она стояла - все выказывало полное пренебрежение. Она испытывала его. Она понятия не имела, какой возбуждающей это ее делало. Ему захотелось приколоть ее к стене, пока она не признает, что он достаточно сильный и достаточно мощный для нее. Ему захотелось вкусить ее поцелуем и, овладевая, истолочь на мелкие кусочки. «Иные стандарты», - напомнил он себе. Для него это было бы флиртом. А для нее это было бы прелюдией к изнасилованию.
Лукас взглянул на потолок. Он точно знал, откуда этот неистовый импульс исходил. Это было эволюционное эхо, то самое эхо, которое говорило ему убить каждого второго мужчину в доме, а затем охотиться за ней, пока она не сдастся. Он сделал свой выбор - отклонять это ежедневно. Но легче от этого, как ни странно, не стало.
Легкие шаги Генри приблизились к нему.
– Весьма вероятно, что прибегнуть к физической агрессии - это не самый лучший путь, - пробормотал Генри.
Временами, Лукас мог бы поклясться, что этот человек может читать мысли, хотя каждый когда-либо встреченный им «ломщик сознания», тем не менее, утверждал, что такое невозможно.
– Копаешься у меня в голове?
– Конечно же, - улыбнулся ему Генри, - нет. Твои кулаки сжаты, и все само у тебя на лице написано.
Настолько он был показательным.
– Она начинает задавать вопросы.
– Что-то немного быстрее, чем я ожидал, - нахмурился Генри.
– Я стер у нее почти двенадцать часов лютой боли. Обычно, стирание в такой мере оставляет людей инертными на более длительное время. До тебя доходит то, что я пытаюсь объяснить?
Лукас
– Не впервой.
Он уже несколько раз помогал переносить людей. Человеческое сознание не могло так много воспринять. Если он загрузит Карину противоречивой информацией, тогда под давлением от столкновения с ее видением реальности, в сочетании с физической травмой, она моментально сломается. Ее тело уже находилось на пределах своих возможностей, борясь с отравлением, справляясь с его ядом, и с его последствиями, которые вскоре будут проявляться.
Лукас пустился по коридору. Ему просто был необходим душ, и некоторое время вдали от всех, чтобы успокоить мчащееся по венам возбуждение.
– Лукас?
– позвал Генри.
Лукас обернулся.
Его кузен долго смотрел на него и сказал:
– Будь добрым.
Через час Карина накрыла ужин на стол. Столкновение в коридоре опять и опять проигрывалось в ее голове, и она не могла решить - схалтурила ли она, или же хорошо разрулила ситуацию. Эмили все еще спала. Генри сказал, что усталость - это нормально, но Карина все равно волновалась.
– Отбивная, - скользнул на свой стул Генри.
– Говядина. Так вот на ужин что…
Карина заняла свое место. Лукас сел справа от нее. Слишком уж близко. Ей следовало, вместо кухни, подавать ужин в столовой комнате. Стол большего размера дал бы ей побольше пространства.
Лукас переполнялся ею, упиваясь ее беспокойством. Не в состоянии помочь себе, Карина сглотнула. Он просто был слишком большой, и постоянно смотрел на нее. И даже когда ей не было видно его взгляда, она не могла избавиться от давящей пристальности. Он буквально нависал над нею, испуская угрозу, и она, чисто из самозащиты, съежилась от него.
Губы Лукаса растянулись, и он показал Карине свои зубы, большие и острые:
– Я страшный?
Она встретилась с его вытаращенными глазами.
– Да, - сказала она.
– Но ты же знаешь об этом. А заставлять меня это признать является жестоким с твоей стороны. Бобы или кукурузная каша?
Он потянул спину. Его глаза расширились, и на мгновение бремя его присутствия ослабло.
– Каша.
Она передала ему блюдо с кукурузной кашей.
В помещение, как на прогулку, зашел Даниель. В то время как Генри перелетал с места на место, а Лукас важно шествовал своими бесшумными шагами, полными свирепой грации, Даниель шагал так, как будто его ноги делали земле огромное одолжение. Он не шел, а плыл, осведомляя опустошительной красотой о своем совершенстве.
Даниель занял место прямо напротив Карины. Он наколол бифштекс и уронил его себе на тарелку.
– Ты собираешься каждый день делать это? Готовить ужин, быть ужином?
– Да, - сказала Карина со спокойствием, которого и в помине у нее не было.
– Почему? Ты абсолютно бесхребетная? Или ты думаешь, подлизывание тебе что-то даст? Посмотри на него, - Даниель указал на Лукаса, - ему пополам.
– Я делаю это не для него.
– Тогда зачем?
– Ну, вот еще, - закатил глаза Генри.