Альфагенез

Эндрюс Илона

Лукас прислонился к столбу на крыльце рядом с Кариной. Она ожидала, что на дневном свете Лукас каким-то образом уменьшится в размере, словно он был своего рода злым творением ночи, чья сила угасала вместе с солнцем, но он остался таким же большим и грозным. И, что ли, солнце сделало еще хуже - она смогла увидеть каждую деталь его сурового лица. А то, как он опирался на перила, каким образом раздувались мышцы на его руках и грудной клетке, каким манером он, инспектируя двор, осматривал свою территорию - все сообщало о нем: «хищник».

Закрыв глаза, Лукас поднял

лицо к солнцу и улыбнулся. Улыбка сохранялась только на мгновение, как листик унесенная от дуновения свежего ветерка, но Карина успела увидеть ее. Он был хорош собой, а опасность, которую он излучал, оттачивала эту красоту до смертельного острия. Он был красивым на тот же смертоносный манер, каким был красив тигр, и теперь она была заперта в клетке с ним.

Если бы он был на ее стороне, то никто и никогда не побеспокоил бы их.

Возле дерева Эмили подняла веточку и бросила ее. Седрик посмотрел на ветку и слегка озадаченно оглянулся на Эмили.

– Что он такое?
– спросила Карина.

– Медведесобака. Мы поиграли с их генетикой несколько поколений тому назад. Он ласковый с детьми, как колли, и он значительно умнее, чем заурядная собака. А в чем проблема с тем, что у нее было яблоко?

Карина уселась на ступеньках лестницы.

– Она запасается пищей.

– Почему?

Ей не хотелось говорить ему. Чем меньше он знал о них, тем меньше информации мог бы использовать против нее.

– Это дает ей ощущение безопасности.

Эмили захлопала в ладоши возле дерева и что-то принялась объяснять Седрику. Он, слушая ее, сел опять на свой зад.

– Она была удочерена?
– тихо спросил Лукас.

– Нет.

Карина не ожидала от Лукаса осведомленности о том, что у приемных детей иногда проявляется припрятывание еды про запас. Теперь ей нужно было ему объяснять больше для того, чтобы только лишь у него не сложилось неправильное мнение.

– Это произошло после смерти ее отца. И это не нарушение, связанное с поглощением пищи. Она не хочет добавки; она просто пытается контролировать окружающую ее среду. Мы справились с этим, но из-за всего случившегося, должно быть, у нее произошел рецидив. И, пожалуйста, не надо бранить и кричать на нее за это. А то…

– А то будет хуже, - закончил он за нее.
– Я понимаю.

– Разрешите ей быть со мной, - с неожиданным отчаянием сказала Карина.
– Разрешите ей здесь быть со мной. Я думала, что потеряла ее на той пожарной лестнице. У вас имеется все другое - моя свобода, мое тело, все… А я хочу только одного. Всего лишь позвольте оставить моего ребенка.

Лукас нахмурился. Теперь он не казался злым.

– Я это делаю не для того, чтобы быть задницей.

– Я ее никуда не отпущу…

Седрик зарычал на кусты, обнажая свои зубы, и кинулся в чащу.

Карина вскочила на ноги. Но прежде, чем ее колени успели выпрямиться, Лукас перепрыгнул перила и уже бежал к дереву.

Эмили отпрянула и с удивлением разинула рот в форме выразительного «О».

Карина бежала, но она передвигалась как медленная агония.

Лукас долетел до Эмили, оттолкнул в сторону

ее спину и бросился с треском в подлесок.

Карина кинулась вперед. Ее рука, прикрывая, заключилась на плече Эмили. Она схватила дочь и попятилась, придерживая другой рукой карман, под джинсовой тканью которого ощущалась твердая рукоятка ножа.

Лукас выдернул что-то из кустарника. Длинное и зеленое с коричневым оттенком, оно судорожно изгибалось и колотилось в его руке, цепляясь за землю удлиненным хвостом оливкового цвета. Лукас издал глубокий рев, который почти заставил Карину подпрыгнуть, и прорычал:

– Генри!

Оно дергалось, схваченное за горло рукой Лукаса. Он повернулся, и Карина рассмотрела: оно имело сходство с драконовой ящерицей, у которой была причудливо большая борода и дюймовые шипы на щеках и по бокам. Когда тварь скручивалась, вдоль ее спины с хрустом раскрывался гребень, шипы которого оттопыривались подобно острым как бритва плавникам некоторых глубоководных рыб. Ящерная тварь царапалась в руке Лукаса при помощи длинных когтей черного цвета. Из царапин хлыстала кровь.

– Монстр!
– запищала Эмили.

– Нет, просто большая ящерица, - сказала Карина, сохраняя смертельный зажим на Эмили.

Сзади выломалась дверь, и на крыльцо выскочил, как заряженный, Даниель. Его лицо исказилось. Что-то, как внезапный сквозняк, прошмыгнуло мимо Карины. Скотыняка подернулась и неподвижно повисла, безвольно свесив ножки.

Лукас принес ящерицу на крыльцо и крикнул:

– Генри!

На крыльцо ворвался Генри.

Лукас отпустил ящерицу, которая ляпнулась об обшивку крыльца. Тварь моргнула, но лежала в абсолютной неподвижности. Генри опустился на колени возле ящерицы. Его руки прикоснулись к задней части черепа твари. Для фокусировки он закрыл глаза на продолжительный момент времени, а затем глянул вверх:

– Сознание инертное. Передачи нет.

Лукас посмотрел на него:

– Ты уверен?

Генри поправил очки на носу:

– Да. Если бы оно передавало, тогда бы присутствовали пики невральной активности.

Лукас поднял свой кулак и опустил его как молот. У Карины едва хватило времени на то, чтобы принять меры предосторожности и повернуть Эмили кругом, прежде чем его кулак, как пустую консервную банку, раздавил череп ящерицы, сделав его плоским.

– Даниель, позвони в головной дом, - сказал Лукас и повернулся к ней: - Забирай Эмили. Идите в нашу комнату. И не выходите, пока я не приду к вам.

Карина не спросила, что тут происходит. Она просто подняла Эмили и побежала в дом, не останавливаясь внутри, пока за нею не закрылась дверь комнаты Лукаса.

* * *

День догорал до полудня. Эмили исследовала комнату, затем пожаловалась, хныкая, что ей скучно, и заснула, в конце концов, на раскидном кресле в углу. Сначала Карина прислушивалась к каждому шуму и скрипу за дверью. Ее нервы были натянуты так, что она вряд ли могла спокойно сидеть.