Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг.
Шрифт:
Две сотни фунтов король жертвовал Церкви на добрые дела — за себя, за своего отца и всех друзей, за которых он и отец обычно молились. По желанию Альфреда, пятьдесят фунтов предназначались священникам, пятьдесят — бедным клирикам, столько же — беднякам из мирян, и последние пятьдесят — Церкви, в которой его похоронят. «Я не уверен, — честно пишет король, — будет ли столько денег [feoh], и не будет ли их больше, но надеюсь на это. Если их окажется больше, пусть их поделят между всеми, кому я оставил деньги по завещанию, и я хочу, чтобы мои элдормены и тэны [thenigmenn] распределили их». Далее король повелевает исполнять, насколько возможно, волю его отца и заплатить его собственные долги. В последних пунктах этого пространного завещания Альфред оговаривает условия наследования своего бокленда и права тех людей или сообществ, которым он позволил самим выбирать себе лорда {321} .
321
См.
В «Правде Альфреда» сказано, что владелец бокленда не вправе передать его какому-либо лицу в обход своих родичей, если в первоначальной грамоте содержится соответствующее запрещение. В завещании Альфред распорядился, что люди, получившие от него бокленды, должны передавать их только членам королевской семьи; если кто-либо из держателей бокленда умрет бездетным, то в соответствии с древним обычаем землю должен унаследовать его ближайший родич по мужской линии из королевского дома. Однако его собственные пожалования, сделанные женщинам, оставались в силе; кроме того, король сохранял за собой право даровать земли и мужчинам, и женщинам, хотя его родичи обязаны были соблюдать интересы законных наследников-мужчин.
Завещание в целом подтверждает все то, что Ассер рассказывает о семье короля. Два сына Альфреда — Эдвард и Этельверд, и три дочери — Этельфлед, Этельгиву и Эльфтрют, были достойны своего отца. В Этельфлед и Эдварде мы замечаем отцовские решительность и трезвый ум. Король Эдвард Старший и Этельфлед, «повелительница мерсийцев», вписали свои имена в историю Англии. Младший сын, Этельверд, учившийся в придворной школе {322} , и Этельгиву, принявшая монашество, первая настоятельница Шефтсбери, унаследовали от Альфреда его стремление к знанию и любовь к ученым занятиям. Эльфтрют, став женой Балдуина II, графа Фландрии {323} , возобновила и укрепила старые дружеские связи между Фландрией и Уэссексом. В 918 году она, от своего имени и от имени своих сыновей Арнульфа и Адалульф (возможно, названного в честь его прадеда, короля Этельвульфа), даровала земли в Кенте гентскому монастырю святого Петра. По свидетельству Ассера, у Альфреда были и другие дети, но они умерли во младенчестве {324} .
322
Флоренс Вустерский пишет, что Этельверд умер в 922 году и похоронен в Винчестере.
323
Балдуин II был сыном Юдифи, мачехи Альфреда, и Балдуина I.
324
В имеющемся у нас тексте фраза Ассера обрывается на словах «всего их было…».
Ассер рассказывает о том, как воспитывались старшие сын и дочь короля, а также маленький Этельверд [87] , но, очевидно, почти ничего не знает об их дальнейшей судьбе — один из мелких, но весьма показательных штрихов, которые заставляют нас поверить в подлинность «Жизнеописания Альфреда». К тому времени, как Ассер писал свою книгу, Этельфлед уже вышла замуж, но Эльфтрют была еще девочкой и жила с отцом, Этельгиву стала монахиней, но пока не аббатисой. Уильям Мальмсберийский, рассказывая фантастическую историю о любви Эдварда Старшего к дочери пастуха, заявляет, что Эдвард встретился со своей суженой в доме няни, жены королевского герефы (villicus); судя по этому утверждению, дети короля росли в суровой простоте сельской жизни, в одном из королевских поместий. Позднее и сам Эдвард отдал своего сына Этельстана на воспитание Этельфлед и Этельреду Мерсийскому.
87
См. с. 218.
В течение недолгого времени, в начале X века образ короля был различим со всей отчетливостью, еще не окутанный призрачной дымкой преданий и легенд. Если мы, сняв слой за слоем позднейшие пелены, попробуем увидеть Альфреда таким, каким видели его современники и каким он предстает в своих литературных трудах, то вместо привычной фигуры величественного «создателя английской монархии» нашему взору явится живой человек, человек искренний и честный, который в огне жизненных испытаний обрел редкие благородство и чистоту.
В источниках не осталось никаких свидетельств о наружности короля, кроме стандартной фразы Ассера о красоте маленького Альфреда {325} . Изображения на монетах — даже если предположить, что художник стремился передать портретное сходство — слишком грубы; впрочем, по ним можно заключить, что у короля были довольно длинные волосы, правильные черты лица и не было бороды. Из-за хрупкости телосложения и приступов болезненного недуга Альфред, наверное, казался слабым, но при этом он охотился, сражался и стойко переносил тяготы, которые сломили бы и физически более крепкого мужчину. В юности он боялся ослепнуть, и в переводах он несколько раз возвращается к мысли о том, сколь
325
Asser. С. 22, 5.
По природе Альфред был скорее строителем, нежели свободным художником. Дух исследователя, жажда познания, любовь к истине и стремление использовать любое знание в практических целях проявлялись в нем сильнее, чем ощущение прекрасного или религиозный мистицизм. Он, однако, разделял характерное для Средневековья пристрастие к иносказаниям и сравнениям. Море и морские странствия, звездное небо, обычные заботы селянина, труд ремесленника и будни двора — все было исполнено для него некоего высшего смысла. Альфред обладал богатым и живым воображением, но жил больше разумом, чем чувствами. Он много писал о дружбе, и редко — о земной любви. Высокая страсть прорывается в его речи, лишь когда он, перед лицом высших таинств горнего мира, спрашивает себя со страхом и надеждой в сердце, кто он есть, смертны ли его душа и разум, суждено ли им исчезнуть бесследно или они будут жить вечно.
«Зачем мне жизнь, — писал он, — если я ничего не знаю? Что есть высшая мудрость, если не высшее благо? И в чем состоит высшее благо, как не в том, чтобы каждый человек в этом мире любил Бога, как он любит мудрость?.. Ибо, любя мудрость, он любит Бога» {326} .
Верность истине, правде, была определяющей чертой его натуры, и, возможно, именно в этом состоит главный секрет ее притягательности. Искренность намерений и незамутненная чистота духовного зрения помогали Альфреду увидеть за изменчивыми внешними проявлениями глубинную суть вещей, а это знание не устаревает. Он прикоснулся к таинствам жизни и смерти, узнал в полной мере радость и горе, страх и благоговение перед нежданно свершившимся чудом. Добротой и милосердием он снискал любовь своего народа, и на протяжении тысячи лет имя его называли со спокойной любовью и привычным искренним уважением, достойными памяти «мудрого короля», «Альфреда правдивого», «возлюбленного Англии» {327} .
326
Soliloques. Bk. II. P. 58.
327
См. гл. XII. Ассер первым употребил по отношению к Альфреду эпитет veridicus, «правдивый». Он пишет в главе 13: Quod a domino meo self redo, Anglo-saxonum rege veredico… audivi (Как я слышал от своего повелителя Альфреда, правдивого короля англосаксов…). В Анналах монастыря святого Неота, в записи под 900 годом, которую Паркер включил в свое издание Ассера, сказано: AElfredus veridicus, vir in bello per omnia strenuissimus (Альфред правдивый, сильнейший из всех воинов…). Уже в достаточно ранней традиции данный эпитет употреблялся по отношению к Альфреду и в английском варианте — «truth-teller». Ср. Tennyson. Ode on the Death of the Duke of Wellington; Longfellow. The Discoverer of the North Cape.
Короля Альфреда считают, наряду с Кнутом Могучим, Вильгельмом Завоевателем, Генрихом II и Эдуардом I, одним из «творцов великой Британии» {328} . Если принять это мнение, из всего приведенного перечня ближе всего к Альфреду стоит Генрих II. Подобно ему, Альфред был скорее толкователем, чем творцом. Как и Генрих II, он, заимствуя континентальные достижения, пытался пересадить их на английскую почву и при этом изменял их настолько, что они превращались в нечто принципиально новое. Альфред сохранил Англию для англов, остановив волну викингских нашествий и ограничив данское влияние пределами Данело. Но он сохранил ее также и тем, что облек в письменную форму древние законы и нормы обычного права, изложив их последовательно на народном языке.
328
Gesta Regis Henrici Secundi Benedictini Abbatus / Ed. by W. Stubbs. Roll Series, 49. Oxford, 1867. Vol. II. R xxxiii.
Здесь следует снова вернуться к тому, что Альфред, пользуясь опытом других культур, не копировал рабски ни франкские, ни скандинавские образцы. Он отбирал необходимые элементы и соединял их таким образом, чтобы получившееся целое отвечало нуждам его народа (в той мере, в какой он себе эти нужды представлял), и говорил со своими подданными на языке, который был им понятен. Опираясь на традицию, идущую со времен Ине Уэссекцкого, Альфред заложил в государственную систему те основные принципы, которых придерживались впоследствии его преемники: стремление к централизованному правлению притом, что король и уитэны осуществляют свою власть через посредство местных сообществ, и желание уравновесить могущество монарха влиянием сильной аристократии в условиях, когда и тот и другие пользуются поддержкой народа.