Алгоритм счастья
Шрифт:
– Почему?
– наивно спросила Рита.
– Потому что порядочный человек там удержаться не может, - убежденно сказала мама.
– Уж я-то их знаю!
– Откуда?
– удивилась Рита.
– Что значит ты - уже новое поколение, - снисходительно и нежно улыбнулась мама.
– Нет, все-таки недаром защищали вы Белый дом...
– А ты на меня сердилась, - напомнила Рита.
– Не сердилась, а беспокоилась, - поправила ее мама.
– Волновалась я за тебя, боялась. Ведь погибли же эти трое! Как теперь живут их мамы? Даже подумать страшно...
– Она зябко повела плечами.
– Так ты спрашиваешь,
Обязательный треугольник, и последнее слово всегда за ними партийцами. Гадость! Ну ладно, наконец летим. И среди труппы обязательно какой-то незаметный тип, чаще всего "замдиректора по кадрам". Все, до последней хористки, знают, кто он такой! Ходит, вынюхивает, следит за нами - и, заметь, за наш счет: мы этих гадов к тому же и содержали!
С ума сойти! Мама - и такие слова.., такой голос... Куда девалась вся его мелодичность?
– Да еще претендует, видите ли, на "любовь"!
– Гневом вспыхнули синие, как море, глаза.
– Им ведь не нужны ни музеи, ни театры, ни картинные галереи.
Водка да бабы. Ну, еще стриптиз, порнофильмы - вот и вся программа. Выберет девочку из кордебалета, пристанет как банный лист, и попробуй-ка отвяжись!
Навсегда станешь невыездным, как наша Галя.
– Ой, мамочка, что такое ты говоришь?
– расстроилась Рита.
– Мужики в таких случаях злятся всегда, но от злости до мести все-таки есть дистанция - Для этих-то? Никакой! И месть их - тайный донос, по всем инстанциям. И ведь не объяснишься, не оправдаешься, потому что никто ничего не говорит, никаких обвинений не предъявляют. Просто Галю перестали брать на гастроли, и все. Все знали, в чем дело, сочувствовали, жалели, а некоторые, представь, осуждали: тоже мне, цаца! Так что от гэбэшников, даже бывших, держись, голубка, как можно дальше.
Рита сжала мамину руку. Словно молния сверкнула в мозгу: она поняла. В середине восьмидесятых маму вдруг перестали брать за границу. Вместо нее, примы, ехала солистка из второго состава. Сергей Петрович, руководитель, душа театра, возмущался, расстраивался, бегал в райком и еще куда-то, но ничего поделать не мог. А уж как изменилась мама! Похудела страшно и все глотала по какой-то сложной схеме пилюли, привезенные для нее с гастролей тем же Сергеем Петровичем...
"Какая я была эгоистка!
– ужаснулась себе Рита.
– Как не понимала маму! Все копалась в себе, обижалась, требовала внимания, а она, оказывается, так страдала..."
Мама поставила на плиту чайник.
– Сколько получает Олег?
– неожиданно спросила она.
Рита сказала.
– Вот и я буду давать тебе столько же, но не как наши власти, а честно: с поправкой на инфляцию. А твоя стипендия - на заколки. И вот что, возьми-ка шубку, она, ей-богу, мне не нужна. Все покупали - и я купила, а у меня еще прошлогодняя совершенно новая.
– Нет, мамуль, шубы не надо, - слабо возразила Рита.
– Надо!
– твердо сказала мама.
– Самое время тебе наряжаться. И дай мне слово, жизнью моей поклянись:
– Мамочка, мне так стыдно, - прошептала Рита.
– Это мы должны тебе помогать, а не ты - нам.
– Это уж как получается, - весело сказала мама.
– Жизнь - штука сложная, с поворотами. Я вообще-то в вас очень верю - ив тебя, и в Олега. Придет время, и ты увидишь: знания принесут вам не только радость, профессию, но и достаток. Не такой, конечно, как у этих жуликов, но вполне приличный.
– Почему же они жулики?
– А потому что жулики... Вот тогда, когда Олег произведет сенсацию в научном мире, а твоя работа - фурор, вы и станете мне помогать.
– Хорошо, - сдалась Рита.
– Но пусть сейчас это будет в долг, ладно? Вдруг Олежка получит грант?
Тогда мы сразу и отдадим.
"В долг...
– улыбнулась Екатерина Ивановна.
– Ах, дурачки, дурачки!"
Она налила в тонкие японские чашки свой любимый жасминовый чай, поставила на стол печенье и Зажгла настольную лампу. Как им было вдвоем уютно!
– Деточка, - тихо сказала мама, - мы ведь одна семья, разве ты так не считаешь?
Рита согласно кивнула.
– Только живем отдельно, - продолжала мама.
– Зачем же нам считаться как чужим? Какой там еще долг?
Получите грант - ну и ладно. Он, между прочим, дается не на возврат долгов, а на то, чтобы продолжать исследования. Долг... Скажешь тоже!
– Но так делается на Западе, - оправдывалась Рита. "
– На Западе все по-другому... Ты ведь не отправишь меня на старости лет в дом престарелых? ;
– Что ты!
– А там - запросто. Конечно, и дома там другие, и другие старики. Они сами уезжают туда, внутренне готовы давно к одиночеству. В таком доме, в Дижоне, мы однажды давали концерт, благотворительный. Все красиво и чисто. Старушки принарядились, и зал хороший, с хорошей акустикой...
– Мамочка, - обнимая, целуя мать, чуть не плакала Рита.
– Что такое ты говоришь? Как ты можешь думать о старости, да еще о такой! Ты у меня красавица, лучшая в театре певица, ты такая еще молодая!
– А я и не думаю, - затихла в объятиях дочери Екатерина Ивановна. Так, к слову пришлось. И еще мне тяжело, что тебе трудно брать у меня деньги.
Что-то я сделала, значит, не так...
– Нет, мамуль, нет! Времена изменились: строим капитализм, с капиталистическими, жесткими отношениями, - нашла, как казалось ей, объяснение Рита и засмеялась.
– Неужели ничего не останется от старых времен?
– задумалась Екатерина Ивановна.
– Ведь было много хорошего. Отношение к деньгам, например. Их было мало, но тратили их легко. И чтобы дочь стеснялась взять деньги у матери... Милая моя, дорогая, пусть между нами будет социализм!
Мама встала, прошла в комнату, выдвинула ящик письменного стола. Там в железной коробке хранились доллары.
– На, бери!
– вернулась она в кухню.
– И так будет каждый месяц. В старые времена я могла бы переводить деньги по почте, чтобы ты не стеснялась, но теперь и деньги другие, и другие доставщики - переводы даже наших денег идут по Москве месяцами, а то и вообще пропадают. Так что придется тебе видеть мать хотя бы раз в месяц. Но лучше, доченька, приезжайте почаще: я по тебе скучаю.