Алгоритм счастья
Шрифт:
– Мамуля, ты что?
– растерялась Рита.
– Ничего, я сейчас.
– Мама осторожно промокнула глаза маленьким кружевным платочком.
– Сейчас, подожди.
– Она все плакала, плакала и была не в силах остановиться.
– Мамочка, родная!
– Рита подошла к маме и обняла ее; - - При чем здесь ты?
– Мамы всегда при всем, - успокаиваясь, вздохнула Екатерина Ивановна.
– Я и представить не могла, до чего вы трудно живете. Ты же знаешь, у меня с деньгами сложные отношения: я никогда их не умела считать, ничего не умела планировать. Помнишь,
– Но ведь мы уже взрослые.
– Не совсем.
– - Почему?
– Потому что не встали на ноги. Ах, какая я дура! Еще собой гордилась - как деликатно, незаметно вам помогаю: кофточки там, продукты, уезжая,.. холодильник битком набила.
– - С холодильником ты очень нам помогла, - вставила Рита.
– А надо было давать вам деньги, - не слушала ее мама.
– Спокойно и регулярно, ежемесячно, постоянно, вот как дают тебе грошовую твою стипендию. Тем более что деньги у меня есть, я же все время их зарабатываю - гораздо больше, чем надо для нормальной, достойной жизни. Но я их держу знаешь на что?
– На что?
Екатерина Ивановна засмеялась сквозь слезы.
– Ни за что не догадаешься! На внука. Или внучку. Говорят, скоро введут платное образование, будет платная медицина... Конечно, останется и бесплатная, и кого-то бесплатно будут принимать в вузы, но не всех. Вот я и решила...
– Так ведь нет пока внука!
– - Рита тоже засмеялась, и тоже сквозь слезы.
– Но я заранее люблю его, - призналась Екатерина Ивановна.
– Заранее беспокоюсь, будет ли у тебя молоко, радуюсь, что есть теперь памперсы и он не будет лежать мокреньким.
– Мамка!
– ахнула Рита.
– У тебя синдром бабушки!
– Пусть синдром, - не стала возражать Екатерина Ивановна.
– У меня случаются теперь бессонницы, и я лежу и о нем думаю: как буду с ним гулять, его ласкать, рассказывать ему сказки. Говорят, что первый ребенок для женщины - это ее последняя кукла, а внук - первый ребенок.
– Да, - опечалилась Рита.
– До меня тебе всю жизнь не было дела.
– Не правда, - помолчав, возразила Екатерина Ивановна, - еще как было! Но ты ведь помнишь, как долго и тяжело болел папа, а после его смерти во что бы то ни стало нужно было удержаться на сцене, восстановить голос. Екатерина Ивановна вместе со своей табуреткой переместилась к Рите, обняла ее, Вздохнула.
– В чем-то, возможно, ты и права, - виновато сказала она. Ведь я еще была совсем молодая, и мне нужно было...
– Она запнулась. Нужна была, доченька, личная жизнь. Сцена может заменить все на свете, кроме тепла мужских рук.
Рита улыбнулась: как изящно и осторожно выражается мама.
– А у тебя как раз начался переходный возраст...
Ох, лучше не вспоминать! Теперь у меня, кроме вас, нет никого. Только вы и театр.
– Этого мало?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Аркадия Семеновича?
– То наследство, что он после себя оставил. Я, доченька, больше никому не верю, ни к кому не позволяю себе привязываться.
– Это, наверное, не правильно, -
– Наверное, - грустно улыбнулась мама.
Они сидели обнявшись, как две подруги, две женщины, уже познавшие горечь этой жизни - одна побольше, другая только вступила на эту тропу, - и говорили, говорили...
– Дай мне честное слово, - совершенно по-детски попросила мама, - что выкинешь всю эту глупость из головы. Ты должна, просто обязана окончить университет, набраться знаний; поверь, они еще как пригодятся! А потом поступай как хочешь. Но вот вспомнишь мои слова: ты уже не станешь девочкой у компьютера.
– Я собиралась взять академический отпуск.
– Да какой там отпуск! Ты же сразу окажешься в другой среде, с другой системой ценностей, другой моралью. Из таких фирм в университеты не возвращаются.
– Ты так считаешь?
– Рита почувствовала себя уязвленной.
– Уверена!
– воскликнула мама.
– Тебе и думать-то будет некогда. А ведь за тобой, детка, поколения российской интеллигенции: я, папа, обе бабушки, даже Мария Сергеевна, твоя прабабушка - по нашей линии, папину так далеко я не знаю. Два года билась она за заграничный паспорт - в России не было тогда высшего женского образования, - вышла фиктивно замуж, чтобы уехать.
– И как, уехала?
– Рита во все глаза смотрела на маму: ничего такого она не знала, и почему никогда, ни разу в жизни так с ней мама не разговаривала?
– Уехала. Выучилась на врача в Женеве.
– А зачем вернулась?
– Чтобы лечить детей.
– В Женеве тоже есть дети.
– А наших кто лечить будет?.. Так вот, все мы рвались к культуре, а ты задумала оборвать эту нить?
Екатерина Ивановна смотрела на Риту с такой укоризной, что Рита смутилась. "Неужели это такая уж безусловная ценность?" - подумала она да так и спросила.
– Именно, - подтвердила мама.
– Такая уж безусловная. Вот-вот очнутся те, кто все бросил, как собралась сделать ты, и пошел торговать в ларьки.
Увидишь! Ринутся наверстывать упущенное - за деньга, по блату, во всякие сомнительные колледжи, сами так себя назвавшие академии, - а ты уже в МГУ, его диплом ценится во всем мире!
– Она помолчала, подумала.
– И потом, ты забыла про Олега! Эта проклятая фирма вас разведет, уж ты мне поверь. Не бывает настоящей семьи без духовной близости. Именно поэтому мы были так счастливы с твоим папой.
– А куда ж она денется, духовная близость?
– не поверила маме Рита.
– Куда-нибудь денется, - неопределенно ответила мама и, понимая, что ответила смутно, туманно, вспомнила знакомый с юности аргумент.
– Ведь и вправду бытие определяет сознание, разве не так?
– Так, - не могла не согласиться Рита - она тоже учила политэкономию, - и обе они рассмеялись.
***
Темнело. Сгущались сумерки, А они все сидели на кухне, не зажигая огня.
– Так Виктор еще и гэбэшник?
– брезгливо скривилась мама.
– Да от этой породы - бежать и бежать!