Алгоритмы истории

Вильчек Вс.

Видимо, это достаточно серьезное утверждение, чтобы остановиться на нем особо, временно прервав разговор о способах производства.

Отступление в виде ларчика с прибылью

Маркс формулирует задачу о прибавочной стоимости с поразительным интеллектуальным мужеством. Хотя исторически частный капиталист был нередко настоящим грабителем, а работника принуждал к труду голод, то есть найм был отнюдь не свободной экономической сделкой, а лишь превращенной формой физического насилия, Марк исходит из допущения, что капиталист никого не обманывает и не принуждает, так как, в отличии от феодалов, не имеет политической власти. Все, что необходимо для производства (сырье, орудия, рабочую силу), он покупает на том же рынке, на котором все произведенное продает. Если он обманет продавца или покупателя, то будет так же обманут,

оказавшись продавцом или покупателем сам. Следовательно, прибыль не может возникнуть ни при купле, ни при продаже.

Чтобы получить в таких условиях прибыль, рассуждает Маркс, капиталист должен найти на рынке уникальный товар, обладающий чудесной способностью увеличивать стоимость в процессе его использования, потребления.

Товар этот — полагает Маркс — рабочая сила. Владелец денег возмещает владельцу рабочей силы — нанятому работнику — все издержки ее воспроизводства, то есть не отнимает ее у работника, а покупает. Но использование рабочей силы есть труд. Он куплен капиталистом в виде рабочей силы, сам труд, по Марксу, не имеет стоимости, так как является субстанцией стоимости: стоимость — по Марксу — это и есть воплощенный в продукте труд. Спросить: сколько стоит труд? — это все равно, что спросить: сколько стоит стоимость? Марксова стоимость — это величина заключенного в продукте общественно необходимого рабочего времени, то есть труда «средней умелости и интенсивности», который можно рассматривать независимо от его конкретности: как «абстрактный» труд, затрату человеческой силы в течение определенного времени. Иными словами, если мы говорим, что пара сапог стоит столько же, сколько сотня яиц, то это означает, что в паре сапог и сотне яиц заключено одинаковое количество «простого труда». «Сложный», более квалифицированный труд, естественно, создает в единицу времени больше стоимости, но его тоже можно, согласно Марксу, представить как время простого труда плюс время, затраченное на подготовку работника и орудий, то есть «прошлый» труд.

Так вот: предприниматель покупает рабочую силу, допустим, как в классическом энгельсовском примере, на 12 часов, покупает по полной стоимости, то есть оплачивая все издержки ее полного воспроизводства: стоимость всех товаров и благ, необходимых для поддержания жизни работника и его семьи в течение всех 24 часов в сутки. Но использование рабочей силы — труд, а труд, опредмечиваясь, воплощаясь в продукте, за 6 часов, как в энгельсовском примере, создает стоимость, равную стоимости рабочей силы («необходимое время»), а за остальные 6 — прибавочную стоимость, которую и присваивает наниматель. И все: «фокус проделан, прибавочная стоимость произведена». Механизация, рост производительности меняют в этой картине только одно: сокращается доля необходимого времени и увеличивается — прибавочного. И так, замечает Энгельс, будет всегда, пока рабочая сила остается товаром, то есть пока существует найм.

Профессионалу, раз навсегда усвоившему изложенные азы политической экономии, тут просто не о чем думать, все ясно, как дважды два. И только уж очень неискушенный читатель, туповатый профан может не понять и переспросить: но почему все-таки труд не имеет стоимости? Ведь если, как в приведенном примере, за 6 часов труд создает стоимость, равную стоимости рабочей силы, то из этого следует, что стоимость 12 часов труда равна двум стоимостям рабочей силы, а стоимость рабочей силы равна половине стоимости труда. Иными словами, капиталист, вопреки теории все же обманывает и грабит работника, покупая его труд за половину стоимости, поскольку истиной стоимости своего труда работник не знает, а к найму он принужден физически: угрозой голодной смерти. Но если строго придерживаться условий сформулированной Марксом задачи: «капиталист не обманывает и не грабит работника», — то логика заставит предположить, что капиталисту удалось обнаружить какой-то действительно совершенно новый, неведомый прежде источник прибыли; отнимать чужое умели и до него.

Какой же? Вернемся в домарксовым временам. Итак, предприниматель нанимает одного квалифицированного работника — искусного ремесленника, отпавшего от корпорации, средневекового цеха, и десять несчастных, выброшенных из деревни в город, ничего здесь не умеющих делать люмпенизированных крестьян. Первый работник изготавливает некую вещь, разложив процесс на элементарные операции, остальные десять рабочих копируют, репродуцируют, «тиражируют» его действия. Но за день все работники вместе одну плюс десять неотличимых друг от друга вещей. Предприниматель несет их на рынок и продает по цене оригинала, в котором, согласно трудовой концепции стоимости, воплощен марксов «сложный» труд. Затем расплачивается с работниками.

Первому отдает полную стоимость изготовленной им вещи (за вычетом издержек сырья и тому подобного) — то есть полную стоимость его труда. Остальным платит значительно меньше — не больше, чем нужно для воспроизводства рабочей силы. Разницу — прибыль — кладет в карман. Откуда взялась эта выручка — не секрет: это присвоенная предпринимателем разность между стоимостью «сложного» и «простого» труда, помноженная на десять, то есть реализованная и присвоенная стоимость особой искусности, знания, отчужденного у квалифицированного работника.

Но почему это казалось возможным? По самой простой причине: потому что стоимость — это рыночное, экономическое выражение полезности вещи, то есть потребительной стоимости, а не затрат труда. Последние определяют не стоимость, а себестоимость вещи. Себестоимость предприниматель снизил не самым гуманным способом: сэкономив на подготовке работников, обойдясь для производства вещей, требующих высокой квалификации, неквалифицированной, дешевой рабочей силой. Но потребительная стоимость всех одиннадцати вещей одинакова — одинакова, следовательно, и стоимость. Если рынок будет насыщен, потребительная стоимость снизится, а вместе с нею и стоимость, но пока потребность в вещах данной серии достаточно высока — стоимость будет превышать себестоимость, образуя прибыль.

Возникает вопрос: кого ограбил капиталист? Десятерых пролетариев? Нет. Прибавочную ценность их труд обрел благодаря особой искусности, отчужденной у работника–автора; часть этой прибыли может быть перераспределена в пользу «простых работников», но не наоборот, поскольку их труд дешевле того, который реализован в продукте.

Возможно, капиталист обобрал первого работника — будущего инженера, изобретателя, ученого, то есть «интеллигента–специалиста»? Тоже нет. Работник, повторим, получил полную стоимость изготовленной им вещи, а в исторической перспективе будет получать многократно больше. Но суть даже не в этом. Она в том, что труд автора оригинала лишь про видимости является марксовым «сложным» трудом, сводящемся к «простому труду», то есть затратам усилий в течение определенного времени, плюс время, израсходованное на подготовку работника. В действительности труд автора — это вообще не труд, а выступающее в трудовой униформе творчество; его невозможно ни оплатить «по справедливости», ни свести к марксову «простому труду». Сколько «простого труда» надо затратить, чтобы написать «Я помню чудное мгновенье»? Открыть: «E=mc2»? Сколько стоит музыка Баха?

Добавим, что, продав свой товар (идею, информацию, знание), автор отнюдь его не лишается, а то, что он мог получить некую мзду за акт самореализации, удовлетворение первой человеческой потребности — погреть руки, а не сгореть в похищенном у богов огне, — его счастье…

Так вот она в чем, говоря словами Энгельса, «исключительная удача капиталиста», вот он, тот уникальный, логически верно вычисленный Марксом, но ошибочно отождествленный со свободной рабочей силой товар, который способен который увеличивать стоимость в процессе его использования, потребления: свободное (то есть индивидуально авторское и в то же время отчуждаемое от субъекта, объективно–научное) знание.

Это очень просто понять. Если капиталист купит, к примеру, стометровый рулон бумаги и продаст его затем ста покупателям, то каждому покупателю достанется в среднем метр, то есть одна сотая часть потребительной стоимости рулона. Но купив в виде рукописи некий текст (будь то роман, рецепт лекарства или технологическая идея), капиталист может продать его затем, воплотив в книге, и ста и ста тысячам покупателей: каждому достанется вся потребительная стоимость текста.

В виде особой искусности талантливого ремесленника в производство вводился новый тип знания, разрывающего былую связь между издержками и результатами производства, способного снижать себестоимость, повышая потребительную ценность и, следовательно, стоимость товара.

Наука, ставшая «непосредственной производительной силой» — это и есть новый источник прибыли: прибавочной стоимости, индустриальной ренты, дележ которой и составляет предмет экономических отношений.

Неудача, постигшая Маркса с трудовой концепцией стоимости, имеет логические и исторические причины. Логические заключаются в свойственном прошлому веку определении понятия «труд» — эмпирически–образном, а не строго научном. Слово «труд» имеет два смысла (страшно подумать, что эта двусмысленность слова стоила жизни миллионам людей, «эксплуатировавшим» наемный труд, породила идею замены денег «трудовыми квитанциями», торговли — распределением, то есть стала одной из причин разрухи и гражданской войны, а затем — и «затратного» механизма хозяйствования):