Алхимик (сборник)
Шрифт:
Скацз кашлянул:
– Боюсь, он пострадал в общей бойне.
– А! – Мэр поморщился. – Некоторое неудобство. – Он снова вернулся ко мне. – Ну ладно. Давайте возьмем прибор.
Он протянул руки.
– Я никогда бы…
– Дай сюда.
Я смотрел на него, переполненный ужасом от того, что он сделал. Что я для него организовал. И резко поднял балантхаст над головой.
– Нет! – крикнул Скацз, бросаясь вперед.
Поздно. Я швырнул балантхаст на пол.
Разлетелись стеклянные вакуумные камеры. Брызнули по мраморному полу алмазные фрагменты. Тонкие латунные и бронзовые детальки гнулись и с треском
– Дурак!
Скацз схватил меня, рукой зажал мне горло и надавил вниз. Синее свечение на нем стало ярче, потекла магия. Мое горло, сжимаемое силой и ненавистью Скацза, стало закрываться.
– Иди к предателям! – сказал он.
Горло закрылось, я перестал дышать. Даже крикнуть не мог – воздух не шел через губы. Этот человек был силен, и ему даже не требовалась чернильная страница, чтобы наколдовать такое зло.
Тьма.
И вдруг – свет.
Я дышал. Лежал на плитах и вдыхал воздух внезапно освобожденным горлом. А надо мной склонился магистр Скацз.
Его рука лежала у меня на груди, осторожно нажимая. И в то же время я ощущал все его пальцы у себя под ребрами – он сжимал мне сердце. Я попытался ударить его по руке, отбить ее в сторону – Скацз сжал пальцы, смиряя пульс моей крови. Я прекратил сопротивление.
Мэр стоял над нами, пристально наблюдая.
– Мэр напомнил, что ты слишком талантлив, чтобы пускать тебя в расход, – сказал Скацз и снова сжал мне сердце. – Я искренне надеюсь, что его вера в тебя оправдается.
Внезапно он отпустил меня, выпрямился и махнул стражникам:
– Отведите нашего друга в подземелье, пока мы не найдем для него подходящую мастерскую. – Он перевел взгляд на разбитый балантхаст. – Его ждет многочасовая работа.
Я прохрипел:
– Нет. В этой кровавой бане. Не участвую и не буду.
Скацз пожал плечами:
– Участвуешь. И будешь, никуда не денешься.
6
Сказать ли, что я сопротивлялся? Не дал себя сломать? Что устоял перед пытками и уговорами и не принимал участия в последующей чистке? Что моей вины нет в реках крови, стекавшей в Сулонг по переулкам Каима? Сказать, что сохранил благородство, когда прочие завиляли хвостами? Что в терроре участия не принимал?
На самом деле я отказался. Один раз.
Тогда Скацз привел Джайалу и Пайлу. Мы сидели в промозглости моей камеры, сжимаясь под холодными каплями, падающими с камней потолка, чуя сладковатую вонь гниющей соломы и слушая влажные хрипы легких Джайалы – четвертого участника навязанной нам беседы.
Сам Скацз вообще ничего не говорил – просто посадил нас всех вместе. Принес деревянные табуретки и велел стражнику подать чашки мятного чая. Сперва я вздохнул с облегчением, увидев, что Джайала и Пайла невредимы, но потом у Джайалы начался неудержимый кашель, и капельки крови показались на губах, и она стала плакать, и тогда мне пришлось позвать стражника, чтобы их увели. И хотя он поспешил на зов, все происходило мучительно медленно.
Последнее, что сохранил я в памяти от Джайалы, – как Пайла уносит ее легкое тельце прочь и от каменных стен отдается раздирающий легкие кашель.
Потом меня снова навестил Скацз. Прислонившись
– Холод подземелья с ее легкими не в ладах, – отметил он.
Ремонт балантхаста – такова была цена за благополучие Джайалы и Пайлы, но Скацз и наш Веселый мэр даже не думали меня отпускать. Джайала – идеальный рычаг для управления. В уплату за магию и лечение, которое мог осуществить лишь Скацз, я создавал для них нужные инструменты и приборы. Мои устройства покупали жизнь для меня и моей семьи и несли смерть всем прочим.
Кровь текла по улицам. До моей тюрьмы доходили слухи, что залы мэра стали краснее заката. В кучах терновника сгорали тела, и вонь горящего жира смешивалась с дымом лиан, заполняя небеса огнем и дымом погребальных костров. У палача появилось столько хлопот, что пришлось нанимать второго и третьего подручного, чтобы разгрузить работника топора, уставшего от непосильной ноши. Иногда они даже не давали себе труда устроить публичное зрелище.
Скацз лишь смеялся:
– Когда мы не могли найти этих таящихся мелких заклинателей, необходим был страх, чтобы сдерживать магию. А теперь, когда мы их где угодно достанем, лучше дать им немножко поупражняться, а потом покончить со всеми разом.
Пока я создавал инструменты для охоты, меня не трогали – я был очень полезен мэру и Скацзу. Как призовой ястреб. Достаточно свободен – с некоторыми ограничениями. Наши отношения были натянуты, как струны скрипки, и каждый из нас дергал эти струны, рассчитывая на определенную выгоду, нащупывая границы противника, прислушиваясь к звучанию ноты. Работа моего ума и ее результаты – с одной стороны, судьба Джайалы и Пайлы – с другой. И обе стороны дергали и натягивали эти тонкие нити.
Я не был, строго говоря, заключенным – скорее ученым, работающим день и ночь в замкнутом пространстве, создавая лучшие по качеству и более портативные балантхасты. Более точно настроенные на вынюхивание магии. Иногда я забывал о своем положении. Когда работа шла хорошо, я настолько уходил в нее, как когда-то у себя в мастерской.
Стыдно, однако следует сознаться: иногда я с наслаждением отдавался той полной изоляции, которую обеспечивала камера. Когда нечем заняться, кроме как работать, можно горы свернуть.
– Ну посмотри, я тебе сладкое принесла, – теребила меня Пайла. – Ты же любишь.
Она сидела с той стороны решеток моей мастерской, протягивая мне еду.
Я сел, глядя на нее.
– Мне теперь есть не хочется.
– Вижу. Ты худеешь.
– Я всегда был худой.
Пайла грустно смотрела на меня:
– Прошу тебя! Если не хочешь есть ради себя, поешь хотя бы ради меня. Ради Джайалы.
Я неохотно встал, пошел к ней, по-стариковски шаркая.
– Ты плохо выглядишь, – сказала она.
Я пожал плечами. Последнее время меня мучили кошмары. Часто мне снилась река моих жертв. Во сне безвольные людские тела текли по улицам туда, где стоял, ожидая, палач – мясник в клобуке, перерубающий им шеи. Топор взлетал, как серп на жатве, головы катились во все стороны. А я стоял у истока реки, бросая в нее всех подряд. Поджигал их голубым огнем, а потом швырял в течение, и река несла их, вертя и качая, к последнему водопаду – плахе.