Алхимия крови и слез
Шрифт:
Их объединяла не кровь, а незримая чешуя.
Покинув сад, Эйдарис направился ко дворцу, заметив, что слуги уже вовсю зажигают огни: те будут гореть всю ночь, указывая дорогу духам предков. Отпугивая злых дестанов.
Эйдарис не столько увидел, сколько почувствовал схватку. Короткую, яростную, совершенно не аристократичную. А потом его глазам действительно предстал брат, сцепившийся в дружеском поединке с одним из дворян.
— Он его сейчас убьет, — покачала головой Лисса, скользнув к брату. Было не совсем понятно, кого она имеет в виду.
Дворянин
Эйдарис рассвирепел. Мало того, что затеяли драку, будто уличные бродяги, так еще посреди двора императорского дворца!
— Хватит.
Его голос мог бы выморозить камни до основания, а вложи он чуть больше магии, так и в прямом смысле раздробить кости, не прикасаясь к ним.
Дворянин тут же отшатнулся, в ужасе глядя на императора. Торопливо поклонился и постарался как можно быстрее удрать. Эйдарис лишь мельком глянул ему вслед, но запомнил. Сын одного из министров.
Кэл вскочил на ноги, воплощение праведной ярости:
— Дестаны тебя разбери! Зачем вмешался?
— Будешь говорить в таком тоне, узнаешь гнев императора, — спокойно сказал Эйдарис.
Кэл тут же осекся, хотя не перестал прямо-таки истекать яростью. Но вокруг сновали слуги, многие из них остановились, чтобы поглазеть. Не стоит давать им повод думать, будто Кэл относится к императору непочтительно.
Когда после Мередара Эйдарис дрожал от холода под тремя шкурами и никак не мог согреться, Кэл, даже не выздоровевший до конца, притаскивал ему еще шкуры, а потом растирал местными мазями, чтобы согреть.
Наедине они всегда оставались братьями, но при посторонних один из них был императором.
— Ты не должен был вмешиваться, — буркнул Кэл.
Он коротко поклонился и устремился во дворец. Эйдарису оставалось только вздохнуть.
— Не злись на него, — молчавшая до этого Лисса взяла брата под руку. — Он знает, что его ждет, и ввязывается в бои, которые не может выиграть.
— Не обязательно ждет.
— Ты император. Но ты не властен над всем.
Думать о проклятиях и прочих мрачных вещах не хотелось. Поэтому Эйдарис увлек сестру на короткую прогулку, как они и собирались. Она рассказывала о последних письмах из Мараана, где родственники мужа опять что-то требовали.
— Мы покажем им мощь дракона, — пообещал Эйдарис. — Они слишком далеко зашли. Они хотели убить тебя!
— Ах, я не знаю, правда ли родственнички подсунули тот яд. Но я рада, что ты понял меня, когда после этого я не смогла там оставаться и позорно сбежала.
— Ты вернулась домой. Здесь ни тебе, ни твоей дочери ничего не грозит. Даже мараанские титулы при тебе.
— Потому что они не знают, как меня их лишить без скандала! — фыркнула Лисса. — Халагард пытался убить тебя, но на них ты что-то не собираешься спускать дракона.
— Всему свое время. Это не только вопрос мести или ярости. Это вопрос стратегии.
Лисса закатила глаза и предложила наконец
Как и поступил Мараан. А Лисса докладывала обо всем, что происходило внутри страны, начала обширную работу, чтобы развалить многое в местной власти… у нее бы получилось, если муж не умер так некстати.
Лисса заседала в Совете наравне с министрами, принцем и самим императором. Она улыбалась, казалась дурочкой, а потом выдавала самые ценные предложения. К сестре Эйдарис всегда прислушивался. Как и к брату.
Клан — это незримая чешуя. Но те, кто связан одной кровью — это живое бьющееся сердце драконьего клана.
Империя может рухнуть, но клан всё равно останется.
После ужина Лисса отправилась рассказывать сказку на ночь дочери, а Эйдарис еще долго сидел над бумагами из Мараана и военными отчетами. Потом потянулся, разминая затекшие мышцы. Скинул мундир, тяжелая брошь и перстни уже давно лежали на столе.
Оставшись в одной рубашке, Эйдарис подошел к окну и тоже зажег небольшой фонарик. Он не знал толком, верил ли в добрых духов предков, но чтил те традиции, которые уважали в клане и в империи. Которые были так дороги матери.
Интересно, отец тоже стал добрым духом? Присматривает ли он за детьми? Или решил переродиться на земле в новом воплощении?
Эйдарис собирался лечь спать, прикидывая план на следующий долгий и тяжелый день, когда в дверь покоев громко застучали.
Слуга на пороге казался почти испуганным:
— Ваша светлость! Ваш брат…
Эйдарис мгновенно всё понял. Он кивнул и широкими шагами направился в комнату Кэла.
— Никого не впускать, — коротко кинул он слугам, которые переминались с ноги на ногу перед дверью. — И не заходить.
Они не ослушаются приказа императора.
Покои принца были меньше императорских, но обширные, хорошо натопленные. Краем глаза Эйдарис заметил, что на окне тоже горит огонек для добрых духов. Других огней в комнате не было, значит, внутрь слуги заходить не решились. Но понятно, что их напугало: с кровати раздался громкий стон.
Эйдарис решительно пересек оставшееся расстояние, присел на постель, коснулся плеча брата:
— Кэл, послушай, я здесь. Я здесь.
Он явно пока не слышал. Его тело сотрясалось в судорогах, с губ срывались стоны, а дыхание было частым и прерывистом. Приступ явно начался давно.
— Что же ты меня не позвал, — вздохнул Эйдарис, не отпуская плеча брата.
Он не знал, как это работает, но энергия Эйдариса всегда гасила приступы, хотя сам он ничего не делал и не ощущал. Правда, обычно Кэл чувствовал чуть ли не за день приближение подобного приступа, но в этот раз не стал звать брата. Может, думал, что ничего сильного не будет — с короткими приступами он справлялся сам.