Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников
Шрифт:
«Коршуны пустыни» вернулись в пещеру только поздно вечером. Стеная от жажды, головной боли и полного истощения сил, оборванные, грязные и обгоревшие под лучами нещадного южного солнца, они, наконец, вползли в свое логово. Сил у бравых разбойников хватило лишь вдосталь напиться из нескольких источников, у которых произошли небольшие, совершенно безобидные потасовки, ведь каждому хотелось поскорее припасть пересохшими губами к чаше с живительной влагой, но воды стены пещеры давали не так много, а жажда была невыносимой. Те, кто напился, отползали в сторонку и мгновенно забывались тяжелым беспокойным сном. Лишь перевозбужденный до крайности
Напившись первым, он набросился на притихшего в дальнем углу пещеры Махсума. Вид у того был жалкий и какой-то забитый, а когда к нему подлетел Ахмед с кинжалом в руке, тот и вовсе побледнел, что было заметно даже сквозь свежий загар, и еще сильнее сжался, закрывшись руками.
– Ах ты, проклятая бледная собака! – накинулся на него Ахмед, сверкая глазами. – Говорил я тебе: не надо пить? Говорил или нет? – осатаневший телохранитель схватил Махсума за грудки и затряс, словно тряпичную куклу. Зубы у Махсума клацали, и тот только мычал, делая безуспешные попытки вырваться из цепких пальцев Ахмеда. – Отвечай мне, гнусный шакал, именующий себя громким титулом «шеф»!
– Ну чего ты, Ахмедик, – хныкал Махсум, отворачивая лицо от брызгавшего слюной рассвирепевшего разбойника. – Ну, ошибся, с кем не бывает.
– Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? – Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум сильно зажмурил веки, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. – Суслик ты паршивый! Вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных разбойников! Да над нами теперь будут потешаться все кому не лень от Багдада до Хорезма!
– Это я натворил? Я?! – вскинулся Махсум, резким движением отбрасывая руку разбойника. – Разве я вливал в глотки твоих идиотов вино литрами? Не умеешь пить – не берись! Я, между прочим, сражался сразу с тремя!
– Видел я, как ты сражался, – негодующе сверкнул глазами Ахмед, но вдруг немного поостыл. – Валялся, как шелудивый пес у ног этих негодяев и скулил, моля о пощаде!
– Их было трое на одного! А у вас – один на двоих, троих! – бросил ему в лицо Махсум. – А вы там куличики долбанными тюбетейками лепили, строители хреновы!
– Чалмами, – машинально поправил его Ахмед. – А-а, – он безнадежно махнул рукой, опустил кинжал и уселся рядом с Махсумом, обхватив руками колени. – Ты лучше скажи, что мы теперь говорить будем Мансур-ако?
– А почему мы вообще должны докладываться этому дешевому фраеру?
– Да вы что! – Ахмед выпучил глаза на Махсума, вновь переходя на «вы». – Вы что такое говорите? Он же нас всех…
– Ну-ну, я пошутил, – запоздало спохватился Махсум, кляня свой не в меру длинный язык. – Пошутить уже нельзя.
– Шутки у вас… шеф! – проворчал Ахмед и тяжко вздохнул. – Но как докладывать, все равно ума не приложу. Он же с нас живых шкуру спустит.
– Лучший доклад – это нападение.
Ахмед немного побледнел и на всякий случай отодвинулся от своего подопечного – вдруг действительно набросится и разорвет в клочки.
– Вы серьезно собираетесь напасть на великого Мансур-ако или опять пошутили? – осторожно уточнил разбойник.
– Да не в том смысле! Просто когда будешь беседовать с ним, не давай ему опомниться, выставляй себя героем, а все, что произошло – нелепой случайностью и коварством караванщика.
– Думаете, это…
– Должно! Это называется отмазка!
– Как-как? – заинтересовался новым словечком Ахмед.
– Отмазка.
– Необычное слово. Скользкое какое-то, и еще такое… – неопределенно повертел Ахмед пальцами, не подобрав нужных слов.
– А то! – фыркнул Махсум, весьма гордый собой.
– И что конкретно вы собираетесь ему говорить? Караван-то ушел. А если Мансур-ако еще и прознает, как нам накостыляли – а он все равно об этом узнает, – тогда уж ни одна ваша отмазка, прости Аллах, не поможет!
– Там видно будет, – лениво, до хруста в затекших суставах потянулся Махсум. – А сейчас тащи вино, и мы обсудим детали.
– Нет! Только не вино! – замахал на него руками Ахмед. – В вас вселился сам шайтан, шеф!
– Тащи, тащи, надо же спрыснуть первый блин комом, – Махсум подтолкнул его локтем в бок и заговорщицки подмигнул. – И пошамать что-нибудь захвати. С утра ничего не ели.
– Э-эх, за что мне все это? – с досадливым ворчанием сдался Ахмед, у которого уже просто не осталось сил спорить.
Он тяжело поднялся с каменного пола и поплелся к ненавистным кувшинам, насилу волоча ноги и бормоча проклятия в адрес свалившегося на его голову и головы его соратников непутевого главаря. Но что он мог поделать, если такова была воля хозяина? А мнение хозяина, то бишь, начальства, как известно, не обсуждается, а если и обсуждается, то о-очень недолго (восточная шутка!).
Глава 5. Так ничего и не понял
Мансур пребывал в неописуемом бешенстве: богатый караван, перевозивший дорогую посуду, ковры и драгоценные побрякушки безо всяких проблем добрался до первой стоянки – об этом прискорбном факте известил своего хозяина один из соглядатаев, прислав почтового голубя с коротким сообщением на лапке. Главный сборщик налогов рвал и метал. Подушки и валики летали по комнате; нежный гусиный пух из разодранных одеял кружился в воздухе; опахало, отобранное у махальщика, ходило по спинам прислуги, компактной кучкой метавшейся по комнате из угла в угол, но при этом даже не помышлявшей о бегстве – будет еще хуже. Семнадцать жен Мансура заперлись в гареме, прижимая к себе плачущих детей. Никто не мог понять, что вдруг нашло на уважаемого всеми человека. В такой ярости его еще никто ни разу не видел. Бывало, конечно, разойдется Мансур-ако из-за какого-нибудь пустяка, вроде: не так косу перед ним поставили, криво подушку под бок подложили или слуга мало чаю в пиалу нацедил. Побуянит Мансур-ако немного, позверствует да и успокоится. Но на этот раз все было серьезно и даже очень.
– Проклятые идиоты, черные щенки! – рычал Мансур, разрывая в пух и прах очередную подушку. – Тупые ленивые ишаки! Не суметь выполнить такое простое дело!
– Господин, – в чуть приоткрытую дверь бочком протиснулся слуга, непрестанно кланяясь, – к вам Черный Махсум с телохранителем.
– Ага-а! Ну, я ему сейчас задам! – обрадовался Мансур, бросая подушку и вскакивая на ноги. – Впусти!
Слуга юркнул обратно в дверь, и в комнату вступил Махсум. Вид у молодого человека был вызывающе надменный. Рука его лежала на рукоятке сабли, подбородок гордо вздернут, нижняя челюсть выдвинута вперед, а во взгляде читались ярость и негодование. Правое ухо молодого человека вздулось и пылало, а левую сторону лица покрывал фиолетовый синяк.