Алиби — надежда, алиби — любовь
Шрифт:
— Ну, слава богу, жизнь налаживается, кажется… — весело рассмеялась Надежда, глядя на нее сверху вниз. — Раз про воспитание заговорила, жить будешь, значит…
— Господи, да куда я денусь-то… — тихо и грустно проговорила Ветка. — Конечно, жить буду, выхода-то у меня больше никакого нет…
— Правильно говоришь, подруга. Нету у тебя выхода. Ну ладно, вы тут грейтесь пока, ребятки, а я сбегаю вниз, посмотрю, что там у нас делается. Я быстро!
Она пулей слетела вниз, открыла дверь Веткиной квартиры и сходу ткнулась лбом в здоровенного мужика, одетого в синий сатиновый,
— Вы кто? — спросили они в следующий момент друг у друга дружным хором.
— Я слесарь… — первым опомнился мужик. — А вы хозяйка, да?
— Нет, я не хозяйка… — растерянно покрутила головой Надежда. — А скажите… А тут еще мужчина молодой был…
— Да здесь я, Надь! — послышался из ванной веселый Сашин голос. — Меня тут мужики на подхвате держат, скоро все сделаем! Как твоя подруга, отогрелась?
— Ага! — радостно прокричала ему Надежда. — Отогрелась!
— А с пуговицей что?
— А с пуговицей просто шутка, Артемкина кергуду такая! Никто ничего на самом деле не глотал, просто ложная информация!
— Ну, тогда слава богу… — выглянул он наконец из ванной. Надежда только ахнуть успела, взглянув на него коротко — дорогой изысканно-серый костюм смотрелся теперь на Саше нисколько не лучше синего сатинового пиджачка верзилы-слесаря, был перемазан то ли ржавчиной, то ли еще чем похуже. Черные грязные разводы на лбу и щеках делали его лицо изысканно-суровым, похожим на красивую мордаху грозного Рембо из старых добрых американских боевиков. Правда, в них Рембо так никогда не улыбался, будто выплескивал быстро и щедро в собеседника порцию неожиданной радости. А у этого — рот до ушей. Приятно, черт возьми. Раз — и плеснуло в тебя свеженькой радостью! Хорошо. Аж дух захватывает…
— Мы скоро закончим, Надь! — заверил ее Саша. — Ты иди пока, я поднимусь потом. Еще же воду собирать надо будет…
— Ага. Я сейчас поднимусь к себе, вытащу Ветку из ванной, переоденусь и снова приду. Надо еще ведро с собой прихватить и тазик. И тряпок всяких побольше. Тут же ужас что такое творится…
— Ничего, справимся! — снова улыбнулся он ей и исчез торопливо, откликнувшись на грубый нецензурно-бравый призыв второго, видимо, слесаря, не столь вежливого, как встретивший Надежду в дверях верзила. Потом он еще выговаривал Саше что-то трехэтажное и цветисто-заковыристое — она уж не стала слушать, выскочила пробкой за дверь. Терпеть не могла крепких выражений. Не из женской нежности, а с детства их не любила. Папины друзья так же вот заковыристо изощрялись, когда они с мамой пытались вытащить его из их разгульной компании…
А всего через полчаса, пыхтя от усердия и сталкиваясь время от времени поднятыми вверх попами, они уже собирали воду большими тряпками, на которые Надежда не пожалела двух довольно добротных еще простыней, и рассуждали с удовольствием о том, что слава богу — Ветка живет на первом этаже, а иначе без греха с соседями потом бы точно не обошлось. Заодно Надежда рассказала Саше и Веткину грустную историю. И про мужа-подлеца, и про отсутствие в ее жизни
— А она все равно молодец, твоя Ветка. Трудно, а держится. Маленький стойкий оловянный солдатик. Я в детстве, знаешь, очень любил такую сказку…
Они поднялись во весь рост одновременно, так же одновременно потянулись вытереть вспотевшие лбы ладонями, да спохватились вовремя — руки-то грязнее некуда… Лукаво улыбнувшись, Надежда проговорила весело:
— Слушай, Саш, а ты ничего странного не заметил?
— А что такое?
— Что, что… Мы с тобой на «ты» перешли, и сами не заметили, когда!
— Ну, было бы странно, знаешь, выкать женщине, которая задирает по самое ничего юбку и шлепает по щиколотку в воде! Да еще и на шпильках!
— Когда это я юбку задирала, интересно? — возмутилась искренне Надежда.
— Задирала, задирала! Я видел, когда с антресолей ящик с инструментами снимал!
— А ты! А ты! Ты на Ветку в трусах смотрел, вот!
— А она что, в трусах была, да? Хм, жалко, я не заметил…
Они хихикнули в унисон и снова согнулись закорючками, завозили по полу тряпками, сгоняя воду в одну общую лужу. Вскоре Надежда уже протирала Веткин пол насухо, а Саша старательно отмывал в ванной детские игрушки, драил их мыльной щеткой и громко объяснялся с кем то по мобильнику, зажатому между ухом и плечом:
— На завтра, на завтра все переносим! Да, у меня непредвиденные обстоятельства случились! Именно так! Ну, значит завтра проведем сразу два совещания… Все, все, я очень сейчас занят, не могу говорить…
«Видел бы твой собеседник, чем ты сейчас занят!» — усмехнулась про себя Надежда, одновременно исполнившись радостной к нему благодарностью. Вот Витя ни при каких условиях не стал бы Веткиной проблемой заниматься. Да еще и костюмчик пачкать! Витя очень свою чистоплотность да ухоженность уважал. Хотя чего это она о нем в прошедшем времени…
Провозились они Веткиным попорченным хозяйством еще долго, до самого позднего вечера. Сама хозяйка успела за это время и согреться, и детей в Надеждиной квартире спать уложить, и нарисоваться в собственных дверях бледным изваянием, плотно упакованным в розовый банный Надеждин халат. Спросила тихо и скромно:
— Ребята, а может, чаю?
— Ничего себе, чаю! Мы тут устряпались уже все, а она — чаю! Ты нам посущественней чего-нибудь давай! — возмущенно повернулась к ней Надежда.
— Это что, в смысле выпить, что ли? Так у меня водка есть, я Машеньке на компрессы покупала…
— Ага, выпить! Я про еду говорю, а не про выпить! — снова накинулась на нее Надя.
— А что? И выпить тоже можно! — подал голос из ванной Саша. — С устатку, так сказать. По-моему, мы по сто фронтовых граммов с тобой точно заслужили!
— Фу… — сморщила нос Надежда и передернулась от отвращения. — Нет уж, это без меня…
Да и тебе не советую! Вот остановит тебя гаишник, а ты вывалишься к нему с запахом, да еще и в таком затрапезном виде… Мало тебе было неприятностей? Снимай-ка лучше костюм, я его почистить попытаюсь, пока Ветка картошку жарит.