Алиедора
Шрифт:
Схватка остановилась.
Со сноровкой, говорившей об огромном опыте, варвары захлестнули петлю вокруг щиколоток несчастного, перевернули вниз головой, быстро вздёрнув на поставленном стоймя сучковатом бревне.
Дарбе подошёл, обнажив клинок. Размахнулся — и отсечённая рука упала на истоптанный снег. По белому плеснуло красным, крик оборвался.
Алиедора на четвереньках поползла прочь, пытаясь выбраться из мешанины тел. Кто-то из доарнцев крикнул — мол, что вы делаете, братья, давайте все разом… — но в спину храбрецу
— Плохо! — резанул голос Дарбе. — Плохо бьётесь, без сердца, без огня! И готовы перебить своих, чтобы только выжить! Падаль вы и падалью станете!
Это послужило сигналом. Один за другим северяне перебирались через бревенчатую баррикаду и вступали в схватку. Бездоспешные, почти все они сражались не мечами или топорами, а тяжёлыми палицами, сбивавшими людей с ног.
Воя от ужаса, доарнские пленники заметались по загону. Никто и не помышлял о сопротивлении — иные падали на колени, иные просто утыкались лицом в снег, закрывая голову руками. Варвары деловито волокли сбитых с ног, выстраивали оставшихся стоять в цепочку; вновь появилась та самая колода, на которой истязали саму Алиедору.
На доньяту никто не обращал внимания, и она сжалась, обхватив скользкие от жира колени, не в силах моргнуть, — и смотрела, как первого из пленных растянули на колоде, умелыми и быстрыми взмахами широкого, изукрашенного рунами ножа рассекли кожу на груди, после чего над орущим, обливающимся кровью человеком склонился уже сам кор; резко запахло Гнилью, раздался жуткий хруст — несчастному живьём ломали ребра, — и вожак варваров резко выпрямился, сжимая в окровавленной руке трепещущее сердце.
Алиедору согнуло пополам и начало рвать.
Кусок кровоточащего мяса в пальцах северянина тем не менее продолжал дёргаться, а человек на колоде — так же вопил, словно какое-то чародейство, несмотря на страшные раны, удерживало его в живых.
Остальные пленники падали наземь, запоздало умоляли, выли, вопили и визжали, словно напуганные дети.
Доарнец с вырванным сердцем, пошатываясь, поднялся с колоды. Он уже не кричал, из развороченной груди не текла кровь. Там, как увидела обмирающая от ужаса Алиедора, сгущалась чернота, непроницаемая, словно вар; вот мрак полился вниз, заструился по груди, тёмными змеями обвивая ноги.
— Дракон алчущий, ненасытный принимает нашу жертву! — загремел Дарбе, и варвары тотчас подхватили — долгим, жутким «У-у-у!!!», обратившимся во всеобщий клич.
Тьма уже струилась и из глаз живого мертвеца, «змеи» добрались до снега и тут действительно обернулись самыми настоящими змеями — подняли головы, раскрыли пасти и зашипели на вопящих доарнцев. А миг спустя как по команде бросились на пленников.
Алиедора зажмурилась. Почему, ну почему же те, кто спас её на старом капище, не защищают теперь?!
Выли и варвары, и доарнцы. На плечо дрожащей Алиедоры мягко шлёпнулось что-то горячее, мокрое, обильно истекающее
…А потом ей в лицо словно дохнуло разом из сотни глоток — дохнуло всё той же Гнилью, кою не спутаешь ни с чем.
Даже сквозь плотно зажмуренные веки Алиедора видела — чёрные твари окружили её и застыли, пристально рассматривая.
Всё вокруг было усеяно растерзанными, обезображенными телами пленников. Не уцелел никто.
«Вы, силы земные и небесные, вы отреклись от меня и от тех, кто меня защищал. Вы отдали меня этим тварям. Ну, и я тоже отрекаюсь от вас! Вы просто трусы и негодяи, если попускаете такое, и я…»
Шипение придвинулось. Смрадное дыхание чудовищ обволакивало Алиедору, что-то склизкое касалось локтей, голеней, запястий, щиколоток; однако обессиливающий ужас куда-то уходил, взамен поднималась ярость, столь же чёрная, как и застывшие перед доньятой твари.
Змеи подобрались ещё ближе — словно стая псов, с интересом обнюхивающая не то жертву, не то уже просто добычу.
«А я-то, глупая, думала, что вот сейчас, стоит мне оказаться в гуще схватки, невесть откуда снизойдёт ко мне великая сила…» — подумала Алиедора.
Нет никакой достающейся даром силы. Тогда, видать, ты получила аванс, доньята. Сражайся сама. Зубами, ногтями, чем хочешь.
Страх уполз куда-то в самые пятки; доньята зашарила вокруг себя руками, выпрямляясь. Сейчас, сейчас, кинуться на этих тварей, наматывая их на руку, как, бывало, делали дерущиеся дворовые девки в родительском замке, вцепляясь друг другу в волосы.
Разум отдал приказ; мышцы пришли в движение; но прыжок Алиедоры пропал даром. Она пролетела насквозь через строй чёрных чудищ, чуть не задохнувшись от одуряющего запаха Гнили, и вновь оказалась на истоптанном и залитом кровью снегу; а у неё за спиной медленно таяло, растворяясь в морозном воздухе, грязно-серое облако.
Ошеломлённая, с бешено бьющимся сердцем, она приподнялась — Гниль заполняла воздух, Алиедора дышала ею, но дурнота быстро отступала. Всё-таки Метхли учил её не зря.
Варвары что-то дико вопили, размахивая оружием. Кор Дарбе оказался рядом, больно схватил доньяту за руку, проревел что-то, обращаясь к своим, на непонятном Алиедоре наречии. Слово куклу, вздёрнул в воздух, затряс так, что зуб на зуб не попадал.
— Хаш агара!
— Агара хаш, хаш, хаш! — яростным рёвом вторили ему северяне.
Только сейчас Алиедора поняла, что её окружает не только истоптанный или окровавленный снег. Вокруг раскинулись следы настоящей бойни, куски плоти, выпущенные кишки, расколотые черепа с расплескавшимися, словно вода, мозгами. Доньяту вновь замутило, взгляд её не мог оторваться от глядевшего, казалось, прямо на неё голубого глаза, совершенно целого, окружённого кровавыми лохмотьями плоти.