Алиедора
Шрифт:
— Кто это, Хтафр? — осведомился предводитель.
— Воистину, то ведает лишь Дракон побеждающий, предвечный. — Варвар по имени Хтафр склонил голову к плечу, разглядывая доньяту.
— Она скована с колдуном, — прищурившись, объявил третий воин.
— Значит, к мясу её, когда с ним покончим, — бросил вожак, презрительно покосившись на Метхли. — А этого — поднять! С ним я сам должен.
Хтафр и ещё один воин тотчас же вздёрнули полубесчувственного чародея на ноги. Трёхглазый застонал, голова его бессильно моталась. Казалось, его багровое
Вожак вытянул руку с мечом, по испачканной стали пробежало нечто вроде быстрого отблеска. Конец клинка нырнул под подбородок чародея, заставив того вскинуть голову. Взгляд Метхли прояснился; теперь в нём бился, видела Алиедора, нестерпимый ужас.
— Ну что, урод, — гулко захохотал вожак, — помогла тебе твоя магия?
Метхли захрипел, пытаясь отодвинуться, отвернуться; напрасная попытка, взор вожака варваров притягивал и лишал сил ничуть не хуже третьего глаза самого чародея.
— Гордись, — бросил северянин, не опуская меча, — у тебя сегодня великий день. День освобождения. Ты поведёшь огненной тропою остальных. Их дорога к Дракону непобедимому, вечному должна быть лёгкой.
Рот Метхли приоткрылся, и — о чудо! — уголки губ расползались всё дальше и дальше, чуть ли не до самых ушей, из-под бледной плоти лезла чернота, исчезали обычные человеческие зубы, вместо них появлялся частокол совершенно иных, игольчато-острых. Нижняя часть лица почти отвалилась вниз, чёрный раздвоенный язык задрожал, облизывая края жуткой пасти.
— Я ваш! Ваш! Такой же, как вы! — прошипел чародей, в его странно изменившемся голосе ненависть смешивалась с ужасом. — Я избран, я отмечен! Я с вами!
— Ты не с нами, червь. — У вожака северян не дрогнули ни голос, ни рука, сжимавшая эфес. — Ты не изменён, как мы. Ты изуродован. А уродство жить не должно. Потому-то твоя магия ничего и не смогла нам сделать. Ни тогда, ни сейчас. Огненной тропою ты отправишься первый. Но сперва мы заставим твою плоть отпустить твоё истинное «я».
— Нет, нет, не-ет! — жутко завыл и задёргался в руках державших его маг. — Я… не могу… не готов… не достоин…
— Никто из живущих не может быть ни готов, ни достоин, — оборвал истошные вопли чародея вожак. — Для этого приходим мы. Чтобы провести путём боли. Чтобы очиститься. Чтобы все предстали перед Драконом вечным, всепобеждающим в подобающем виде, готовые не просто простереться ниц, но воистину принять его бессмертной душой.
— Не могу! — метался и бился Метхли. — Не могу-у-у-у!
— Чего ты боишься, если утверждаешь, что «отмечен»? — холодно бросил северянин. — Всё, хватит. К мясу их обоих.
— Стойте! — взвыл трёхглазый. — Я… я откуплюсь. Откуплюсь! Отдам вам… вот её.
— Это мясо и так наше, — варвар даже не покосился в сторону Алиедоры. — Придумай чего получше, урод.
— Нет, нет! — корчился Метхли. — Она — отмеченная, она — капля Его крови! Капля крови Белого Дракона! Избранная! То, что вы искали!
— Она?
— Испытайте её… — хрипел чародей. — Я открою путь… вы увидите сами. Только не надо меня… в процессию… на тропу… я не готов… я не могу…
— Ты сам себе делаешь хуже, — пожал плечами варвар. — Но… Дракон великий, единосущный велит нам не унижать свои уста ложью недостойным. Если вот это, — кивок на Алиедору, — не мясо, а и впрямь капля Его крови — ты сможешь уйти невозбранно или остаться с нами. Меня слышали двое смертных и великий Дракон. — Северянин резко опустил меч, и Метхли тотчас принялся для чего-то растирать горло.
— Говоришь, ты должен открыть путь? — недоверчиво проворчал Хтафр. — Говоришь, капля Его крови? Я ничего не вижу и не чувствую. Дракон единственный, всесветный не открывает моих взоров.
— Потому что я скрыл, — не без самодовольства бросил трёхглазый чародей. Казалось, к нему возвращаются наглость и самоуверенность. — Без меня вам…
— Открывай, — негромко, но властно уронил вожак, и волшебник мигом осёкся.
— Требуются приготовления.
— Во славу Дракона единого, всесильного ты получишь всё, что попросишь. — Предводитель варваров притянул к себе волшебника за отворот плаща. — Но если ты солгал…
— Я знаю, я знаю, великий, — мелко закивал трёхглазый, страшная пасть нелепо клацала. — Но и ты не изволь сомневаться в слове Метхли. Ты всё увидишь собственными глазами, великий.
— Великий может быть только Дракон надмировой, таинственнейший, — оборвал излияния волшебника северянин. — Оставь глупую лесть для мягкотелых южан, червяк.
— Повинуюсь, повинуюсь, — поспешно склонился Метхли.
Всё это время Алиедора просидела в седле, молча смотря и слушая. Слова незримыми змеями вползали в сознание, свивались там чудовищными клубками, совершенно утрачивая смысл. Доньята не задавала вопросов. Она принимала всё, как оно есть.
Она — избранная? Капля крови великого Дракона, как верят северные варвары? Или носящая в себе частицу Гнили, как уверял Метхли? Быть может. Неважно, как это называть, — она, доньята Алиедора Венти, и впрямь оказалась «не такой, как все». Выше. Лучше. Достойнее. Её судьба, наверное, страшна — но она же и высока. Ей не сидеть, коротая век, обычной женой нобиля. Перед ней — совсем иная дорога, дорога, которой бы ужаснулся любой — но не она.
Она не боится варваров. Они должны преклоняться перед ней.
Почему-то Алиедора не сомневалась, что трёхглазый чародей окажется прав. И его предательство, то, что он спасал собственную шкуру, продавая доньяту северянам, — только подчёркивало её избранность.
…Вместе с Метхли их повели обратно, вниз по склону, к горящей деревне. Варвары расположились лагерем невдалеке от бушующего пламени, совершенно не обращая на него внимания. Впрочем, «лагерь» — это сильно сказано. Грубо сшитые тюки из кожи морских зверей, брошенные прямо на снег, — и всё. Ни костров, ни раскинутых шатров.