Алиса убивает любимых
Шрифт:
– Я все равно вернусь. И если ты меня впустишь, то обещаю, что это больше никогда не повторится.
Я постоял еще несколько секунд, подождал, но ответа не было, так что я захлопнул за собой дверь и прямо так, в чем спал – без рубашки, но в ботинках – вышел из квартиры.
Думаю, тогда, шатаясь после всего случившегося по пустынному холодному району, я и понял, что не смогу уже разгадать Алису. Поначалу я, конечно, был зол на себя за то, что я такой кретин. Ругал себя матом, пока быстро шагал по какой-то улице. Встал на светофоре у перекрестка, хотя ни машин, ни людей рядом не было, и попытался успокоиться. Замерзшими руками начал чиркать зажигалкой, чтобы раскурить на ветру последнюю сигарету, припасенную на черный день. Но ничего не получалось, и в приступе гнева я бросил сигарету вместе с зажигалкой под ноги, забил
С быстрого шага, чтобы разогреться, я перешел на бег, мысли и дыхание сменили темп, и я стал неожиданно зол на Алису. Я бежал и бежал, про себя поливал ее грязью, ругал, винил во всем случившемся. «Какого черта, за кого она меня принимает?! Я для нее что, игрушка?! Она меня только френдзонит, думает, что может делать со мной, что хочет, а на меня самого ей насрать! Чертова эгоистка, пошла она, не вернусь к ней, и посмотрим, что она будет делать без меня! Пусть хоть сдохнет там одна, как мечтала, бла-бла-бла, бла-бла-бла!» – что-то в таком духе я орал про себя, пока бежал по неровному московскому асфальту в темноте под фонарями Алисиного района, горевшими через один. А потом, спустя несколько минут, дорога все улетала вперед, а гнев уже иссяк, и я остановился, обхватив руками колени. Мой желудок издал дикий вопль, и я вдруг вспомнил, что мы с Алисой уже, наверно, несколько дней не ели. Мне стало страшно за нее, я представил, как Алиса все еще сидит там, вжалась в стену и боится даже выглянуть в коридор, такая голодная и несчастная.
Я отдышался и поднял голову – надо мной разверзлась космическая беззвездная пустота. Только душный черный небесный купол, будто бы залитый бетоном, и ничего больше. Я огляделся по сторонам и понял, что Алисин район остался позади. За моей спиной светили его огни, а я стоял на каком-то пустыре, в самой середине подмосковного мрака. Я всегда это знал: куда бы ни унесли меня ноги, я всегда оказываюсь на каком-нибудь пустыре. И мне было совсем без разницы, куда я попал на этот раз, я просто знал, где я должен быть – рядом с Алисой, никогда ее не отпускать, не делать ей больно, а просто быть рядом. И быть готовым остаться или уйти, если она попросит. И все же – вот какая штука – я до сих пор надеялся, что однажды мы с Алисой будем вместе. Физически. Эта глупая надежда засела глубоко внутри меня, как заноза, которую я боялся вытащить, чтобы не было больно. Я пожалел, что выкинул ту последнюю сигарету, развернулся и побрел обратно, ориентируясь на огни района.
По пути, перед тем, как вернуться в квартиру, я зашел в круглосуточный магазин и сгреб в горсть все пробники каких-то черствых французских булок. Наверно, это было очень забавно – посмотреть со стороны на то, как я бежал по улице в одних трусах, держа руки перед собой и боясь просыпать крошки.
Когда я поднялся на этаж, Алиса сразу открыла мне дверь, и мы обнялись на пороге, как и в тот раз, когда я ее тут нашел. Мы обнялись просто и по-дружески, а потом я заставил Алису поесть. В ту ночь мы легли спать отдельно у разных стен. Я накрыл ее своей курткой, а сам прижался к кровавому слону и пялился в окно, пока не взошло солнце. Мне не спалось, но и плохо в ту ночь мне не было тоже. Я просто кое-что понял.
18.
Кажется, это было на следующий день после всей этой драмы: мы с Алисой решили дернуть побольше «special k». Тогда у меня случился первый и, надеюсь, что уже последний передоз в жизни. Погода была отвратительная: весь день за окном шел мелкий противный дождь, иногда, правда, вылезало тусклое солнце, но оно совершенно не спасало. «Давай двойную от вчерашнего?» – предложила Алиса, кивнув на уже небольшую кучку ампул. И я согласился, терять-то было нечего, так я думал. Обычно мы занимались этим по вечерам, когда было темно и настроение было подходящее, но тут вдруг решили сделать исключение при дневном свете.
Мы, как всегда, воткнулись и сели друг напротив друга. Алиса смотрела на меня все еще немного испуганно после вчерашнего, от чего выглядела как-то по-особенному милой, недоступной и прекрасной. Мне опять захотелось перед ней извиниться, но я сдержался, чтобы не напоминать лишний раз о случившемся. Алиса тоже молчала, хотя явно хотела что-то сказать. Это было так странно: у нас
Сначала я привычно ощутил болезненную усталость, но я уже знал, что вскоре, если не дать себе заснуть, должно будет открыться второе дыхание, и сонливость в одно мгновение исчезнет, и мир вокруг рассыплется на прекрасные идеальные кусочки. Я сидел напротив окна, а Алиса спиной к нему и лицом ко мне. Она выбрала музыку и протянула мне один из наушников, я кивнул и взял его. Музыка начала уже приятно заполнять меня изнутри, фрагментируясь и постоянно преобразуясь во что-то иное, потустороннее, совершенное, как будто каждую секунду начинала играть новая мелодия. А может быть, этих мелодий действительно было несколько, и они просто сложились в моей голове в одну, потому что я не заметил времени. Звуки будто отпечатались во мне все разом. Потом я помню, что хотел что-то спросить у Алисы, но меня вдруг как будто затянуло в пропасть, и я исчез с лица земли. Я не заснул, меня просто не было: не было моей памяти, моего тела, моего сознания – все полетело в провал к чертовой матери.
Когда я открыл глаза, то почувствовал, что со мной что-то не так, но долго не мог сообразить, что именно. Сначала я увидел окно и серое небо за ним, но ракурс был какой-то неправильный. Я опустил глаза и понял, что лежу на боку на полу и пытаюсь говорить, но из моего рта только вытекает слюна, она пенится где-то внизу, у подбородка. И тут резкая боль согнула меня пополам, молнией выстрелила из левой руки и ударила в самое сердце. Я догадался, что капельница все еще доставляет в меня яд, но я ничего не мог с этим поделать – я лежал на боку, захлебываясь в слюне, из глаз почему-то тоже текли неконтролируемые безвкусные слезы. Я чувствовал, что весь дрожу, как в припадке, но никак не мог справиться и унять эту дрожь, а мог смотреть только прямо, в окно. А там, за стеклом, вдруг ослепительно посветлело, как будто самурайским мечом рассекло тучи, и из огромной открытой раны вытекло солнце. Оно все надувалось и надувалось, а потом лопнуло, как желток на раскаленной сковороде, и у него изнутри полетели на землю, кружась и беспомощно помахивая хоботами маленькие розовые слоны. Все это время, пока я лежал, трясся и смотрел в окно, кто-то все прибавлял и прибавлял громкость в наушниках, из-за чего я вскоре стал слышать только подобие рева волн, бьющихся о бетон.
Кое-как мне удалось откинуться на спину, и пока я переворачивался, игла вместе с хоботком трубки выскочила у меня из запястья. Только когда перестало жечь руку, я вспомнил об Алисе. Сначала я искал ее у окна, потому что помнил, что она сидела к нему спиной – но теперь ее там не было. Тогда я повернулся на другой бок и увидел, что Алиса вжалась в угол ближе к двери. Ее глаза были закрыты, губы синие, и вся она была совсем-совсем белая. На пределе возможностей, не чувствуя конечностей, я пополз к Алисе и, выдернув иглу, начал бить ее по щекам. Тут еще зазвонил этот механический будильник, от которого у меня сердце упало. Я откинул его в сторону и попытался докричаться до Алисы, но у меня все еще ничего не выходило, я только издавал какие-то булькающие звуки и продолжал трясти ее за плечи.
Я запаниковал, когда понял, что пульс у Алисы почти исчез. Я пытался откачать ее ударами в грудь, но руки плохо меня слушались – выходили какие-то нелепые неритмичные шлепки. Спустя минуту безуспешных попыток привести ее в чувства, я отчаялся и обхватил голову руками, думая, куда бы бежать за помощью, но Алиса неожиданно открыла глаза и начала закашливаться. Я помог ей сесть, она прислонилась к стене, и ее вырвало чем-то желтым, больше похожим на густую слюну. Она попыталась что-то сказать мне, но начала задыхаться. Я знаком приказал ей молчать, а сам рванул на кухню за водой – там у Алисы стояли бутылки, которые она брала внизу, у консьержки, а иногда и сама наполняла их дождевой водой. По пути я делал дикие скачки от стены к стене, мне приходилось врезаться в них, чтобы удержаться на ватных ногах и не упасть. Кое-как, с такими вот перебежками, чуть не смяв круглый бумажный фонарик, вцепившийся мне в ногу, я добрался, и мне удалось схватить одну из открытых пластиковых бутылок. Я расплескал половину пока нес, но все же дал Алисе попить. Ей стало немного лучше, тогда я вздохнул и опустился на пол рядом.