Алиса в Хуливуде
Шрифт:
– А как мне это выяснить сейчас?
– Соответствующие сведения должны храниться в архиве морга, – сказал Канаан.
– Но мне нужна фамилия.
– У тебя есть прозвище – Ботфорты. У тебя есть другое прозвище – Мать Фелиции. Иногда их идентифицируют именно так.
– А что случилось с Твелвтрисом? – спросил Свистун.
– Насколько я припоминаю, его вызвали на допрос, – ответил Канаан. – Он еще не был такой шишкой, как сегодня, но все равно известности ему было не занимать. И ее вполне хватило на то, чтобы заручиться определенной поддержкой. Речь шла о важных людях, которые
– Так что Твелвтрису удалось выйти сухим из воды.
– Помилуй Боже! Я же сказал тебе, что он всего лишь оказался одним из клиентов, вызванных на Допрос. Так с чего ты взял, что убийцей был именно он?
– Ты ведь только что сказал, что сам так думаешь.
– Ну, такое у меня в то время создалось впечатление. Но я даже не вел этого дела.
– Откуда же тебе известно о нем так много?
– Меня беспокоила судьба девочки. Мне сказали, что у Фелиции есть старшая сестра, – правда, я так и не узнал, на сколько та старше, и что она живет у родственников. Но мне не удалось разыскать ее. А я считал, что если найду ее, то она позаботится о Фелиции – и тогда не произойдет того, что произошло на самом деле. И вот она на панели – точь-в-точь как некогда ее мать.
Все трое посмотрели на окно, словно ожидая того, что Фелиция немедленно появится там или даст о себе знать каким-нибудь другим способом.
– Да и чего другого следовало ожидать? Перед смертью мать Фелиции уже начала выдавать себя за ее старшую сестру, пускаясь на группняк. Я время от времени пытаюсь поговорить с Фелицией, но она всякий раз шлет меня подальше. Я все равно стараюсь за ней приглядывать, но какое там…
Канаан посмотрел через плечо Свистуну.
Теперь уже повернулись все трое, следя за приближением Нелли. Ее грудь колыхалась под блузкой, красиво двигались длинные ноги. Она казалась медом каждому мужику, и он с радостью был готов превратиться в муху.
Подойдя к столику, она подсела к Свистуну, словно он был ее любовником, и все вокруг поневоле залюбовались ею.
Она посмотрела на Канаана.
– Мы, кажется, не знакомы.
Свистун познакомил их – и Канаан на миг снял шляпу: событие, аналогов которому никто не мог вспомнить. Говорили, что он даже в постель ложится в шляпе.
– Я вам помешала? Вы говорили о делах? – спросила Нелли.
– Мы уже закончили, – сказал Свистун. – Хотите еще чашку кофе?
– Нет.
– А не могли бы вы посидеть здесь без меня? Мне надо кое-куда съездить. Это займет полчаса, максимум, час.
– А я не могу поехать с вами?
– У меня осталось незавершенное дело. Еще со вчерашнего, когда вы меня наняли, – солгал он. – Понимаете?
– Нечто конфиденциальное?
– Да, некоторая скромность в этом вопросе не помешает. Так вы меня подождете? – Он посмотрел на Боско и Канаана. – Вы не против? – обратился он к друзьям за помощью.
– С ней будет все в порядке. – Канаан улыбнулся, как добрый дядюшка. – Я ей что-нибудь расскажу.
Нелли встала, провожая Свистуна.
Только
Глава седьмая
Спиннерен влетел в обеденный зал, увидел у самого входа Твелвтриса и Дженни и остановился. Он посмотрел на них, дожидаясь, пока на него обратят внимание, приняв эффектную позу – хоть на рекламный снимок.
Тело пловца, стройное и длинное, созданное для того, чтобы развивать скорость.
На нем был костюм без накладных плеч из магазина готового платья и белая шелковая сорочка с расстегнутым воротом и небрежно распущенным галстуком. Башмаки – в испанском стиле. Этот наряд был в той же мере маскарадным, что и форма военного летчика первой мировой.
Он был хорош. Он походил на молодого бледнолицего аристократа с изысканной фотографии декадентских двадцатых.
Но только благодаря лицу с резкими и выдвинутыми челюстями, жестко очерченным ртом, с загорелым и гладким лбом, с бледно-рыжими волосами, расчесанными на прямой пробор столь тщательно, что они казались не волосами, а шапочкой для купания, возникало впечатление, что он в этом мире совершенно чужой и с трудом переносит его – переносит с трудом, но тем не менее ничуть его не боится.
Дженни поглядела в его сторону. Он шагнул вперед, одновременно достав из-под мышки кожаную папку почти такого же цвета, что и его волосы. Дженни кивнула – и он подошел к ним, остановившись на расстоянии в один шаг, и вновь принял выжидательную позу – крупная водоплавающая птица, ощущающая себя в родной стихии.
– Папочка, это Коннор Спиннерен. А этой мой отец Роджер Твелвтрис.
Спиннерен подал руку. Твелвтрис, однако, не пожал ее.
– Это твой друг, Дженни? Друг, о существовании которого мне не известно?
– У нас с вашей дочерью прекрасные отношения, мистер Твелвтрис, но я бы предпочел не называть их дружбой.
Спиннерен говорил с бостонским выговором, что только подчеркивало тонкость и четкость голоса, похожего на мальчишеский тенор.
– Так кто же вы такой?
Возникла короткая пауза. Спиннерен посмотрел на Дженни и вопросительно приподнял бровь.
– Я жду, Дженни, – сказал Твелвтрис. – Что все это должно означать?
Спиннерен смотрел на Дженни так, словно любовался ее внешностью, во всем его облике – в самой позе, в легком наклоне головы, в изяществе, с которым он держал кожаную папку, – сквозило хорошее воспитание. Именно на папку и обратила внимание Дженни.
– Они здесь?
– Да, мисс Твелвтрис.
– Подсядь к нам.
Спиннерен огляделся по сторонам и, предварительно попросив разрешения, взял свободное кресло из-за соседнего столика. Он сел, положил папку на колени, раскрыл ее, достал оттуда конверт, а из конверта две фотографии восемь на десять дюймов и, дождавшись от Твелвтриса кивка, разложил их на столике тыльной стороною кверху.
Твелвтрис перевернул снимки. И увидел собственную жену и Свистуна голыми и сжимающими друг друга в объятиях. Оба со страхом, вызванным неожиданностью, смотрели в объектив, а тела у них были белыми, как брюхо рыбы, выловленной с морского дна.