Алиса в Хуливуде
Шрифт:
– Ну хорошо, но если я ей не друг, то кто же я, по-вашему?
– Не надо отвечать вопросом на вопрос. Я с вами не шутки шучу. Мне надо знать.
– Мы друзья, но мы друг до друга не дотрагиваемся.
– Вы ее просто охраняете, верно?
– Ладно, вы правы. А как вы догадались?
– Вы оглядываетесь через плечо каждый раз, когда промелькнет какая-нибудь тень.
– Это просто привычка.
– А что, этот сукин сын угрожает ей?
– Словесным образом. Вы ведь знаете, как оно бывает.
– Да,
Джесси и Нелли появились на пороге.
– А третьи даже не грозят, – сказала Фло, и Свистуну показалось, что она при этом горько вздохнула.
Глава двадцать первая
С самого детства у тебя развилось желание идти на любой риск, пренебрегать очевидной опасностью, разгадывать каждую ловушку и обходить каждую западню, никогда не прося о помощи, ни у кого не одалживаясь, оставаясь в любой ситуации самодостаточной особью, не ведающей страха.
Но для того, чтобы не ведать страха, собственную личность необходимо было изобрести, в этом и заключался весь фокус. Не ведать страха означало сохранять себя любыми средствами. Когда переходишь из рук в руки, жизнь преподносит тебе этот Урок.
Что, собственно говоря, от тебя требовалось, когда тебе было всего двенадцать, а пьяный мужик, которого тебе велели называть дядюшкой, забрался к тебе в постель и принялся теребить спереди и сзади? Что требовалось, когда у тебя не было ни угла, ни дома, ни силы убедить хоть кого-нибудь в собственной правоте?
Тебе оставалось только одно: дождаться вечера, когда «дядюшка» задрыхнет за кухонным столом, насосавшись джином. Когда задрыхнет, свесив голову на бок и бессмысленно раззявив рот. А тогда следовало включить газовую плиту, а потом вернуться к себе в комнату, лечь на постель, забиться в самый дальний угол, закрыться одеялом и подушкой – и ждать, пока в доме не грохнет взрыв. Дождаться, пока газ не наполнит кухню и не воспламенится от открытого языка пламени над подогревом, в дальнем конце, около стиральной машины.
Взрывом «дядюшку» отшвырнуло к стене и сломало ему шею. Соседи позже говорили, что он, наверное, так ничего и не успел понять. Это было единственным досадным обстоятельством во всей истории. Было бы куда лучше, если бы ублюдок заранее знал о неминуемой гибели. Знал бы, откуда она приближается к нему и кем наслана.
А в спальне всего лишь вылетело оконное стекло.
Осталось несколько царапин и ссадин, и мертвый дядюшка, и некуда стало податься, кроме как в детский приют. А там довелось продержаться всего неделю.
– О чем ты думаешь? – спросил Савода.
Без парика и косметики, с: носком на голове, в подпоясанном,
– Мне надо позвонить, – сказал Спиннерен.
– Когда закончишь, зайди ко мне в комнату. Я достал книгу, которую ты просил.
Он отошел в глубь коридора, но там замер и прислушался к таинственной беседе Спиннерена.
– Это Спиннерен. Я получил заказ. Да. Без даты доставки. Как можно скорее, так бы я это сформулировал. Где? Повтори-ка. Нет, я не записываю. Ты что, по-твоему, я не умею вести дела? Я попросил повторить, чтобы запомнить.
Он повесил трубку.
Когда он зашел к Саводе, тот запихивал себе яйца в окрестности заднего прохода.
– Что это ты делаешь? – удивился Спиннерен.
– Собираюсь на панель.
Савода замотал член пластырем, после чего принялся перебинтовывать образовавшийся сверток, накладывая повязку слой за слоем.
– Как ты только такое выносишь?
– Нам всем приходится идти на жертвы. Конечно, если ты останешься дома…
– У меня дела.
– Ну вот, и мне не хочется оставаться одному. И опять смотреть телевизор.
– Но я не подброшу тебя к Четырем Углам.
– Да какая разница! Я такси возьму. Савода встал, поболтал в воздухе обмотанным членом, затем заправил и его в окрестности заднего прохода. Свободные концы бинта обвязал вокруг талии.
– А к чему все эти сложности? – спросил Спиннерен. – Разве большинство твоих клиентов не довольствуется отсосом?
– Большинство довольствуется. Но время от времени попадается такой, которому непременно хочется вставить. Знаешь, «прямому» так порой хочется, как они выражаются, «макнуть».
– И ты способен их одурачить?
– Да, Господи, на переднем сиденье машины, где-нибудь в темной аллее, да им еще и страшно до полусмерти, – я их ляжками зажму, они и разницы-то не чувствуют. Все равно все происходит в мозгу, не так ли? Или тебе это неизвестно, милый?
– Не называй меня милым.
– Ах, какие мы чувствительные!
– Но ведь тебе, должно быть, страшно больно.
– К такой боли легко привыкаешь. Есть и другая боль – а вот к ней привыкнуть трудно.
– Да, – согласился Спиннерен.
– О Господи, порой я кажусь себе такою эгоистичной сукой, – сказал Савода. Он бросился к Спиннерену и смущенно обнял его. – Не сердись на глупого Яна.
– Я не сержусь.
Спиннерен поцеловал Саводу в щеку, чего никогда не делал ранее.
Савода весь зарделся. А вдруг что-нибудь да получится, подумал он. У Спиннерена со мной.