Алитет уходит в горы

Семушкин Тихон Захарович

"Там сильный ветер. И небо там плохое", - подумал он и решил немедленно уехать обратно. Но какая-то сила вновь потянула его к убитому тюленю.

А здесь море было спокойно. Оно словно дышало и казалось густым. В этой гуще черной воды, освещенной луной, лежал тюлень, приковавший взор охотника.

Ваамчо опять взял круг ремня и, привязав к нему пояс, решил еще раз бросить закидушку, но ремень по-прежнему не достигал тюленя. Закидушка упала настолько близко от тюленя, что легкие колебания воды покачнули его.

Ваамчо вспомнил детские игры, когда,

бросая с берега камешки, он подгонял к себе палочку или дощечку, находившуюся в воде. Колебания воды всегда прибивали их к берегу.

В надежде подогнать к себе тюленя Ваамчо снова стал бросать закидушку. Она падала почти рядом с тюленем, и Ваамчо с нетерпением ждал той минуты, когда закидушка упадет немного дальше тюленя. С какой радостью он вонзит тогда железные когти закидушки в тюленью кожу и будет подтягивать к себе добычу!

Неожиданно Ваамчо заметил, что льдина, на которой он находится, движется. Он бросился бежать к собакам. Около ледяной горы образовалась трещина, и Ваамчо медленно уносило от всей массы льдов. Образовавшееся разводье было уже настолько велико, что даже он, Ваамчо, не мог перепрыгнуть через него. Он бросился в одну сторону, в другую, но нигде нельзя было перемахнуть трещину.

"Собаки... собаки остались по ту сторону!" - с ужасом подумал Ваамчо.

Мысль об опасности пронизала все существо его.

Ваамчо бежал к месту, против которого стояла упряжка. Он остановился и засвистел так громко, что этот свист эхом раскатился в ледяной пустыне.

– Чегыт, Чегыт, Чегыт!
– крикнул Ваамчо вожаку.

Из-за торосов выскочила упряжка и помчалась на зов хозяина. Легкая нарта перевернулась и, задевая за выступы льдин, тащилась за собаками. Они добежали до ледяного берега и остановились. Широкая полоса воды, темная, мрачная, отделяла Ваамчо от собак.

– Чегыт, Чегыт! Ну, иди, иди!
– постукивая по торбазам ладонью, манил его Ваамчо.

Чегыт глянул в воду, заскулил, сорвался с места, и упряжка побежала вдоль кромки льда. Чегыт бежал, обнюхивая лед.

"Теперь я один остался. Одному плохо. Ой как плохо!
– думал Ваамчо. А с собаками хорошо. Ах, как хорошо!" - И Ваамчо снова принялся звать Чегыта.

Вожак, таща за собой собак, подбежал к кромке, опять глянул вниз и протяжно, тоскливо завыл.

"Нет, не пойдут в воду. А потом и их оторвет от берега. Ведь одни не уйдут они домой? Нет, не уйдут. И тогда будем плавать на разных льдинах".

Ваамчо стоял и думал только о собаках, об этих единственных сейчас друзьях. Собаки как будто понимали его и не спускали глаз с хозяина.

"Если я буду здесь один... четыре дня я буду жить, а потом застрелю себя".

И опять Ваамчо в отчаянии стал звать Чегыта.

Умный пес бросился к воде, опустил морду, беспомощно поглядел на высокий отвесный излом льдины и отскочил обратно.

И когда зов повторился, Чегыт с маху бросился с ледяного берега и повис вдоль обломанной льдины. Другие собаки изо всей силы тянули его назад. Ломая когти о лед, Чегыт вылез на кромку льда и, оскалив зубы, вцепился в горло рядом

стоящей собаки.

Ваамчо быстро снял с пояса круг ремня и ловко забросил закидушку на нарту. Гвозди зацепились за нее. Натянув ремень, он стащил в воду и нарту и собак.

Какая радость! Ваамчо теперь не один. Он стал играть с собаками, а псы, отряхиваясь от холодной воды, лизали его руки. Он быстро отстегнул собак из упряжки, и они стали валяться в снегу. На лохматых шкурах образовались сосульки. Ваамчо сел рядом с Чегытом и ручкой ножа стал обивать сосульки с шерсти. Другие собаки, развалившись на снегу, зубами вырывали и сплевывали кусочки намерзшего льда.

Ветер усиливался. Луна спускалась в торосы. Наступала ночь.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Ваамчо взял нарту под мышку и, окруженный собаками, неторопливым шагом направился к большому торосу. Там, за льдиной, можно укрыться от холодного ветра.

– Ну, Чегыт, ветер становится большой, и нам надо строить ярангу, беспокойно сказал Ваамчо, обращаясь к вожаку.

И, словно в знак согласия, Чегыт завилял хвостом.

Ваамчо подошел к ледяному выступу, обошел его кругом и по-хозяйски выбрал удобное место. Ножом откалывая куски льда, он влезал в торос все глубже и глубже. Наконец после упорного труда берлога была готова. Ваамчо втащил в нее нарту и ввел собак - от них должно быть тепло.

Хотелось пить, но снег не утолял жажды. Ваамчо вспомнил, как однажды он хотел срезать ножом свои усы и отец остановил его.

– Зачем ты срезаешь усы?
– сказал старик.
– Каждый охотник должен их беречь, как хорошую собаку. Бывает, что охотник долгое время не видит воды. А усы делают воду. На них намерзают сосульки из пресной воды.

Лежа на нарте, он вспоминал советы отца, и перед ним ясно встало доброе лицо старика.

Рядом бок о бок свернулись собаки, две по одну сторону и две - по другую.

Была глубокая полночь. В торосах гудел ветер. Ваамчо уснул, согретый собаками. Но скоро он проснулся и заснуть уже не мог: думы мешали.

"Как могло так случиться? Должно быть, ветер у берега нажал на торосы, ведь они как парус. Вдали от берега лед быстрее подался".

Собаки спали, как в яранге. И только Чегыт при каждом шорохе поднимал голову, и в темноте сверкали его глаза.

– Что будем делать, Чегыт? Если улучшится погода, нам обязательно нужно убить тюленя. Голодные, без жирной пищи, мы замерзнем.

К полудню, когда стало чуть посветлей и на небе пробилась сквозь густые облака луна, Ваамчо вышел из своей берлоги. Захватив ружье, он вместе с собаками, с которыми теперь решил не разлучаться, направился к кромке льда. Укрывшись за выступ льдины, Ваамчо присел, всматриваясь в полынью. Но по всему видно было, что тюленей не будет.

– Не любят они, Чегыт, при этом ветре находиться в таких местах.

Чегыт встал, подошел к хозяину и лизнул ухо Ваамчо.

– Ну что ж! Пойдем домой. Без пищи побольше надо сидеть, - сказал Ваамчо и медленно стал подниматься.
– Голодному надо поменьше ходить.