Алитет уходит в горы

Семушкин Тихон Захарович

Алитет послушно замахал рукой и вскоре пристал к другой ближайшей льдине. Взобравшись на нее, он быстро стал раздеваться.

— Чарли! Снимай одежду, стряхни воду. Не стряхнешь — худо будет! — кричал Алитет.

Мистер Томсон стоял, стуча зубами, и только повторял:

— Боже мой, боже мой!

— Матерчатые рубашки сбрось, они долго не сохнут! — кричал Алитет. Он стоял уже голый на торбазах и изо всей силы встряхивал свои меховые одежды.

— Боже мой! Сундук пошел на дно и Бэн погиб! — проговорил

мистер Томсон.

А льдины медленно расходились в разные стороны. Алитет натянул на руку кухлянку и хотел воспользоваться ею, как парусом, но ветра не было. Морские течения разносили плавающие льды.

Недалеко от льдины плыл бочонок с пресной водой. Он плыл быстрее льдины.

Алитет заметил его и крикнул:

— Чарли, смотри, бочонок с водой! Следи за ним!

Бочонок проплыл совсем близко.

Проплыли мешки с пушниной.

Сквозь влажный белый туман с трудом пробивались лучи солнца, и к полудню мистер Томсон потерял Алитета из виду.

От сырой одежды охватил озноб. Томсон принялся шагать по льдине. К вечеру его бросило в жар. Мучила жажда. Он взял кусок льда, положил в рот, но сейчас же выплюнул: противный сладко-соленый вкус вызывал тошноту. Обессиленный, Томсон прилег на торос, приложив кусок льда ко лбу.

Глава двадцать восьмая

Лось не выходил из ревкома. С костылем он передвигался от кровати к столу и от стола к кровати. Досадно быть прикованным к дому, но что же делать?

С тех пор как они вернулись на берег из-под обрыва вместе с Яраком и Айе, Мэри была зачислена сторожихой в ревком. Она навела в помещении порядок и старательно поддерживала его.

Мэри приходила в ревком утром и уходила поздно вечером. Работы было немного, и время уходило главным образом на изучение русского языка и грамоты.

Лишенный возможности отлучаться из дому, Лось с удовольствием взял на себя обязанности ее учителя. Обычно Лось лежал на кровати, а Мэри, присев на кол, застланный оленьими шкурами, раскладывала на скамейке бумагу и старательно выводила крючки-буквы, из которых будто бы состоит разговор человека. Она словно вышивала на этой бумаге, как на коже оленьими ворсинками.

— Очень хорошо, Мэри! — хвалил Лось. — Если и дальше так пойдет, мы скоро освоим эту премудрость. А может быть, надоело тебе, Мэри, учиться?

— Нет, нет! Это очень интересно, — живо возражала она.

— Мэри! Отец твой никогда не пробовал учить тебя грамоте?

— Нет. Он говорил, что грамота нужна только белым людям. А я ведь только наполовину белая.

И странным казалось это Лосю. Помолчав немного, он сказал:

— Да, но ты же дочь его?

Мэри промолчала.

— Наверное, в это лето отец твой уедет совсем в Америку.

— Пусть, — равнодушно ответила

Мэри.

— А ты не хотела бы с ним вместе поехать?

— Нет. Я никуда не поеду от Ярака. У нас будет маленький ребенок. Мы будем жить здесь. Пусть Чарли уезжает.

Она встала и прошла в своих мягких вышитых торбазах к камбузу. Длинные черные косы качались на ее спине. Ситцевое платье облегало ее талию. Лось посмотрел ей вслед и вспомнил свою Наташу. Ему представилось, что она уже здесь и хозяйничает не Мэри, а Наташа. Наверное, она приедет с первым пароходом… Не узнает, пожалуй, с такой бородищей…

Лось задумался, теребя свою бороду.

«Придет пароход, люди будут шарахаться от меня», — подумал он.

— Мэри, дай мне, пожалуйста, зеркало.

Лось посмотрел на себя и попросил ножницы. Он решительно отхватил бороду, бросил на пол.

Изумленная Мэри стояла с полуоткрытым ртом.

— Лось!.. Ты что делаешь? — испуганно прошептала она.

Лось улыбнулся, лукаво кивнул Мэри и взял бритву и мыло.

— Ты хочешь лицо сделать чистым? — спросила Мэри.

— Да.

— Я умею это делать. Меня Чарли заставлял. Хочешь, я это сделаю?

И Мэри побрила его.

Лось обтерся одеколоном, взглянул на себя в зеркало, рассмеялся и спросил:

— Ну как, Мэри?

— Лось, да ты мальчиком стал. И совсем ты не страшный теперь. Люди перестанут тебя бояться. — И Мэри громко и звонко расхохоталась.

— А мне, Мэри, и не нужно, чтобы меня люди боялись. Вот десны и ноги пухнут — это нехорошо. Движения мало. Боюсь, не заболеть бы цингой.

— Лось, я слышала разговор от людей о твоих ногах. Утром люди говорили. Если опухоль появится, надо есть сырое тюленье мясо, — сказала Мэри.

В комнату вошел старик Ильич, бывший Умкатаген.

— Где Лось? — спросил он Мэри.

— Вон сидит, — показала она.

Старик посмотрел на Лося, потом опять повернулся к Мэри и нравоучительно сказал:

— Я не так молод, чтобы заводить со мной шутки. Я пришел по важному делу. Если тебе по молодости требуется шутить, поищи, Мэри, другого человека, помоложе.

— Ильич, я тебе правду говорю, я совсем не шучу, — смутившись, сказала Мэри.

Лось, приняв серьезный вид, сказал:

— Мэри правду говорит, Ильич. Вот я и есть Лось. Ты меня не узнал, потому что я бороду состриг.

Старик внимательно посмотрел на него.

— А пожалуй, и вправду ты — Лось, — обрадованно проговорил Ильич.

Старику понравилось, что Лось изменил свой вид. Он решил, что Лось человек с головой и очень разумно поступил, чтобы запутать следы злым духам при своей болезни. Теперь самые коварные духи легко спутают его с другим человеком.

Старик сел на краешек табуретки, вынул кусок тюленьего мяса и сказал: