Алкоголик. Эхо дуэли
Шрифт:
— Чем же?
— Тем, что все владельцы этого пистолета погибают при странных обстоятельствах, – эксперт помедлил, будто бы раздумывая, не следует ли сказать еще что-либо. – Что за этим пистолетом тянется целая череда таинственных смертей и исчезновений. Знаешь, есть в этом мире что-то такое… потустороннее, что невозможно объяснить… И с этим пистолетом слишком много связано. Этот пистолет убивает. Тебе это надо?
«Если бывают неуместные вопросы, – подумал Свирин, – то сейчас пришла их очередь».
—
— Я и не собираюсь говорить глупости, слишком стар для этого. Я просто констатирую факты. Из каждого пистолета можно убить, но этот убивает сам по себе. Сам, понимаешь! – эксперт приподнял бровь с безразличным видом.
— Это какой-то бред. Я позвал вас для серьезного разговора, а вы наворачиваете горы дурацкой мистической ерунды. Мне странно это слышать именно от вас, ведь вы не тот человек, для которого легенды и мифы заменяют действительность.
Эксперт пожал плечами.
— А ты слышал, Вадим, о том, что когда Лермонтову, хорошему стрелку, был сделан со стороны секундантов намек, что он, конечно, не должен убивать своего противника, то он и здесь отнесся к нему с высокомерным презрением со словами: «Стану я стрелять в такого дурака». Это были роковые слова. Поводом для дуэли стали постоянные насмешки, карикатуры, унижение в присутствии дам, но последним роковым обстоятельством, из-за которого и прозвучал выстрел, стали слова: «Я в этого дурака стрелять не буду».
— Не вижу никакой связи с сегодняшним днем, – возмутился Свирин.
— Связь в том, что дураки не перевелись и в наш век, и в том, что владельцы этого пистолета на протяжении полутора веков умирали страшной смертью. Тебе полезно знать, во что ты впутываешься.
— На протяжении этого века, – вздохнул Свирин, – многие умирали страшной смертью. Время было такое… Но все меняется. А что касается дураков… Это нам как раз в тему. Давай вернемся к разговору о Матвее Матвеевиче…
— Это имеет смысл?
— Да… Гораздо больший смысл, чем вся эта мистическая белиберда о погибших владельцах пистолета.
Эксперт неожиданно улыбнулся.
— Тогда я слушаю.
— Можно тебя спросить, ты ничего нового не заметил?
Эксперт молча смотрел на Свирина. Он как будто не слышал вопроса.
— Где? Когда? – не сразу, но все-таки наконец отозвался он.
— Ты так и не понял где и когда? – взвился Свирин и выскочил из-за стола. – Тогда, когда бегал по фуршетам с халявным бухлом! Конечно, там трудно что-нибудь понять и заметить.
— Что я должен был заметить?
— То, что Матвеевич решил избавиться от нас! От всех.
— Я не понимаю, – подозрительно произнес эксперт.
— Сейчас объясню. – Свирин неожиданно успокоился, упал в кресло
— В смысле? – под личиной безразличия мелькнула заметная искра интереса.
Иногда Андрей Валерьевич соображал крайне плохо. Медленно. Последствия неумеренного употребления спиртных напитков, разрушающих мозг.
От такой «тормознутости» Свирин озлобился.
— Я у тебя спрашиваю: Матвеевич узнал про пистолет? – переформулировал он свой вопрос.
— Ааа, – протянул эксперт, – ты имеешь в виду Матвея Матвеевича? Уважаемый человек.
— Ладно тебе, – нетерпеливо перебил его Свирин, – не коси под дурака, не бойся, никто нас не прослушивает и не записывает.
«Тем, кто тебя знает, трудно в это поверить», – подумал эксперт по антикварному оружию.
— Так кто сказал ему про пистолет? От кого он узнал?
Эксперту ничего не оставалось делать, как признаться:
— От меня.
— И ты не получил конверт с деньгами? – ехидно спросил Свирин.
— За что? – недоуменно повел плечами его собеседник.
— За информацию! За нее. Это самое дорогое, что есть в этом мире. Так ты получил конверт с деньгами за информацию?
Эксперт насторожился.
— Нет, не получил.
— Я тоже – нет. Но между нами одна разница. Я чувствую, когда меня предают, а ты – нет. Он стал другим, поверь, он изменился.
— Послушай, Вадим, – эксперт с видимой неохотой, но все же смягчил тон. – Я не хочу осложнять себе жизнь, а это дело уж слишком запуталось. Кроме того, Матвей Матвеевич – очень влиятельный человек… Знаешь, как говорил мой отец? Он говорил: не лезь туда, куда голова не лезет.
И эксперт, стараясь сдерживать подергивание лица, заговорил о том, что Свирин сам не знает, во что ввязался, что стоит остановиться, пока не поздно, что можно покаяться и рассчитывать на прощение. Иногда монолог эксперта становился более похожим на неразборчивое бормотание, и Свирин едва улавливал смысл его слов, иногда, напротив, речь его замедлялась и становилась четкой, убедительной.
Слушая эксперта, который старался убедить собеседника в своей правоте, Свирин подтянул к себе компьютерный стул и водрузил на него ноги в ботинках. Он не собирался раскрывать все свои карты, но хотел выглядеть убедительно и правдоподобно. И это ему удавалось.
— Не спорю, конечно, влиятельный, – сказал он. – Но ничто не вечно под луной. И все меняется.
— Ты уверен, что мыслишь в правильном направлении? – в тусклых глазах эксперта появился неподдельный интерес. В том мире, в котором он существовал всю жизнь, сдержанность являлась одним из неписаных правил. Поэтому эксперт сделал паузу, не закончил мысль, предоставляя следующий ход своему собеседнику.