Алла Марченко. Запах своей тропы

Маканин Владимир Семенович

Нет, нет, ни «дорогоманией», ни вульгарными житейскими резонами (мол, поскольку не жалко лаптей, убегаем от жены и от детей) снедающую Павла Алексеевича страсть к переселению из края в край, и все в том же — веками заданном восточном

направлении («нужно было двигать куда-то восточнее, в самую глушь»), и все теми же птичьими перелетами, — пожалуй что и не объяснишь. Из каких же темных историко-генетических глубин-далей кричит в его почти умершей плоти это: «Но нельзя ли подальше? Дальше, ребята… Как можно дальше»?

И еще одно кажущееся странным сближение если не судеб, то ситуаций. Предсмертное письмо не от счастья убегающего Павла Алексеевича к забытой и почти забывшей его матери. С самого края земли — туда, где посреди старорусской равнины пустеет-ветшает родное гнездовье: «…нет у меня денег, и не пиши больше. Повторяю тебе: я скоро сдохну, не мучай меня. Так и соседям скажи».

Читаю, а память подсовывает, подсказывает, цитирует еще одно Завещание, то самое, лермонтовское, как бы со слов умирающего «русского кавказца» поэтом записанное:

Но если кто из них и жив,Скажи, что я писать ленив,Что полк в поход

послалиИ чтоб меня не ждали.

«… История России есть история страны, которая колонизируется…»

Ну а «Человек свиты»? Не узнаете разве в этих суперменах так и не перевоспитанное историей всякое холуйство?

«… Оборвав вокруг траву, старик отбросил ее и теперь — рыл. Он рыл час без минутного даже перерыва, бережно выбирая из земли корешок, длинный, тонкий, как крысиный хвост, корешок же уходил все глубже и глубже… Оберегая тонкую, готовую порваться ниточку, Якушкин копал и копал огромную яму — сначала ножом, а когда нож, вдруг щелкнув и закрывшись, порезал ладонь, старик копал острой суковатой палкой. Когда палка хрустнула, он копал обломком палки, а потом руками. Он влез в нору с головой, расширив ее — влез плечами, после чего протиснул туда туловище… (Зарывшийся старик был как отражение человека, простирающего руки к небу, где вместо светлого неба — чернота земли.)»

Из всех портретов и автопортретов Владимира Маканина — и прямых и отраженных — сюжетная эта метафора при всей ее ускользающей темной многосмысленности вернее всех иных образов выражает суть автора: копатель.