Аллекта
Шрифт:
– Кто родился – тот умрет. Сроки разные – исход один! – сказала Аллекта и еще сильнее стянула проволоку.
Мужчина перестал сопротивляться. Аллекта столкнула с колен мертвое тело и посмотрела на меня. Я плакала, но не на взрыд, а лишь потихоньку слезы стекали к губам. Аллекта сказала:
– Не умершего человека тебе нужно оплакивать, а рожденного для борьбы с жизнью.
– Он умер? – спросила я.
– Умер. Если кто-то умирает, значит, это кому-то нужно.
Аллекта помолчала немного и добавила:
– А чтобы тебе стало легче, запомни:
Мы сидели молча, ни о чем не думая. Сновидения – это мысли, а разве можно мыслить в мыслях?
В амфитеатре стало темно. Видно только ночное небо с миллиардами звезд, но без луны. На сцене появился красный занавес. Несколько прожекторов блеклым светом освещают его. Тихо где-то заиграли трубачи.
– Начинается, – сказала Аллекта.
Я посмотрела на нее, потом на сцену. Падает занавес. Раздаются громкие аплодисменты. Я оглянулась вокруг, но никого не увидела. В зале мы вдвоем, но казалось, что он наполнен битком. На сцену выходит маленький рыцарь в черных доспехах. У него нет глаз, а только черные впадины. От его вида мне стало дурно. Рыцарь:
– Когда в небе луна всходит,
Чтобы солнце гнать долой.
В мое сердце свет не входит.
Тьма берет верх надо мной.
Голос свыше себя слышу,
Но глашатая не вижу.
Нежный шепот не родной.
Он повелевает мной.
Сам себе не доверяю:
Я не знаю, чьих желаний,
А быть может приказаний,
Без раздумий выполняю.
Только в думы погрузился,
Сразу разума лишился.
Рыцарь кланяется. Аплодисменты становятся громче. На сцену летят пышные букеты цветов. Он кланяется еще раз и собирает цветы. Я присматриваюсь к нему, и понимаю, что рыцарь – это Аллекта. Я перевожу взгляд на пустое место Аллекты, потом на сцену, но рыцаря уже нет.
– Как я выступила? – сказала Аллекта, и села с цветами возле меня. – Я волновалась, что могу сбиться.
Я отметила, что глаза у нее на месте, и молча стала смотреть на сцену.
На сцене снова стемнело.
Слышится скрип карусели и радостные детские голоса. Включается небольшое освящение имитирующее сумерки.
– Не переживай, когда будут сложные сцены, я буду их объяснять. Ну, пожелай мне успеха! – сказала Аллекта, и возвратилась на сцену в костюме рыцаря.
На сцене появляется карусель и восемь детей катающихся на ней. Дети со счастливыми глазами кружатся потихоньку.
Рыцарь:
– Детям не страшна темнота:
Над
Дугой, как куполом укрыла
Невинные и добр ые сердца.
Свет излучает каждый цвет.
Кружатся краски в вальсе.
Под куполом сияет все.
За куполом все гаснет.
Возле купола появляются семь прелестных, певчих птиц. Они садятся на радугу, смотрят на детей и чирикают колыбельной мотив.
Рыцарь:
– А котята всех раскрасок
Прижимаются друг к другу
И мурлычут птицам в тон
Погружаясь в сладкий сон.
Вокруг купола темнота. Только он защищает детей: его стены отражают тьму. С наружи купола бродят силуэты монстров.
Рыцарь:
– Страшней их не знает тьма.
Вырывать предпочитают
У живых детей глаза.
На площадке маленькая девочка спотыкается и падает, разбив колени. Она начинает рыдать. Красный цвет на радуге превращается в кровь, и капает на карусель и детей. Птицы перестают петь; мертвые падают с радуги; перерождаются в диких псов и рычат на детей. Все дети начинают плакать. Коршуны летают над радугой и дерутся между собой за будущую падаль. Ветер подхватил запах детских слез, и сквозь стены купола монстрам преподнес.
Рыцарь:
– Когда дети плачут – плачут их сердца,
Кровью наполняя детские глаза.
На площадке реки красные текут.
Запахи страданий монстров всех влекут.
Кровь, между слез, с их лиц текла, и мерзостные скопища червей ее глотали тут же под ногами. Котята просыпаются и начинают драться за детские сердца. С собаками идет жестокая война.
Рыцарь:
– «Спасибо Вам котята
Не предали вы нас! –
Сквозь слезы кричат дети. –
Мы не забудем вас!»
Со всех сторон купола наступают тени. Дети от страха рыдают сильнее. Когда монстры вышли на свет, то подарили детям надежду на спасение: у монстров нет глаз. Дети перестали плакать и молча затаились в тишине. Но запах кровавых, детских слез предал их. Монстры слепы и глухи, но обонянием не обделены. Одни детей за руки держали, а другие зрения лишали.