Аллергия на «Магические Грибы»

Иванов Алексей Викторович

— Ну что, Александр, отказываешься? Значит, и тебе рабочее разрешение я не буду обновлять. Ещё два месяца, и до свидания, скатертью дорога! Ты меня не слушаешь, и я тебя не буду, мне такие работники не нужны!

Я уже полгода, как нелегал. Я работаю на Падди без документов. Падди не обновляет моего рабочего разрешения.

Я, наверное, самый худший муж в мире.

Я не способен любить свою жену, так как это полагается.

Я бессильный, слабовольный и беспомощный мужчина. Я соглашаюсь на его условия.

Я СОГЛАШАЮСЬ НА ЕГО УСЛОВИЯ!!!

Здравствуй, мой суженый, мой муж, Александр!

Опять пришлось применить проверенный приём — перешить

Анастасии старые джинсы, а то она выросла из них, вообще — они ей были коротки на пять сантиметров. Я распорола твою старую куртку, вшила в джинсы вставочки — клёши и получились новые джинсы! Теперь Настя ходит такая модная в своих джинсах клёш, как только она их одевает, то не может удержаться покривляться перед зеркалом, так по–новому они на ней выглядят.

Как я люблю тебя, честное слово. Каждый день вижу сны про тебя. Сны мои, то хорошие, то не очень. Мы с тобой, то расстаёмся, то миримся, таким зловредным образом влияет эта невыносимая разлука на меня. И такие ночные кошмары приходят ко мне каждую ночь. Сплю в последнее время просто ужасно, видимо из-за этих снов. Днём засыпаю прямо на работе.

Твоя сестра Лена такая умница, окончила школу на одни пятерки с медалью. Настя, когда увидела аттестат Лены и услышала многочисленные похвалы в её адрес, тут же сообщила мне, что будет учиться как Лена — на одни пятерки. Как гордиться ею твоя мама! Как бы мне хотелось гордиться также своей дочкой. Лишь бы ей хватило энтузиазма и усидчивости.

Саша вчера сказала: «Мама, я хочу себе маленького сыночка. Я бы его в колясочке возила, спать укладывала». Мы с Настей улыбнулись её словам. Она теперь так интересно играет с игрушками. Разговаривает с ними как мама: «Ну-ка, давай ножки, сейчас оденем трусики, и я буду читать тебе книжку!» Такая стала умничка, ещё бы не капризничала, время от времени, была бы идеальным ребёнком.

Воду не дали до сих пор. Паразиты! Я уже не помню, когда в последний раз стирала бельё. Так надоело таскать воду из колонки, греть воду и таскать эти кастрюли туда — сюда — обратно. За окном дует холодный северный ветер, и температура не поднимается выше +15. Но говорят, что со следующей недели наступит жара. Так что, лето, обязательно придёт!!!

P. S. Неужели это правда, что я смогу приехать к тебе? Я хочу приехать к тебе, но боюсь этого…

26

— Знаешь, Александр. Я же тебе говорил: «До свидания, скатертью дорога! Ты меня не слушаешь, и я тебя не буду, мне такие работники не нужны!» Помнишь, говорил? Так вот, я своего решения не меняю, ты мне не нужен. Хочешь у меня работать? Тогда плати сам за своё рабочее разрешение. Моё слово последнее!

Я сижу и подсчитываю свои расходы.

1000 евро на разрешение, на двоих — 2000 евро.

150 евро на регистрацию в гарде, на двоих — 300 евро.

100 евро на въездную визу, на двоих 200 евро.

И того, минимум, 2500 евро.

2500 евро, это цена моей свободы.

Это цена моей условной свободы.

Это цена моего добровольного рабства.

2500 евро ежегодно, в обмен на право быть рабом.

— А дети твои приедут, Александр? — неожиданно спросил меня Падди.

Господи!

Я увидел, как в его глазах, сменяя друг друга, побежали цифры. Точно, как у механического кассового аппарата старинной модели. С таким характерным звуком: щёлк — щёлк — щёлк — дзинь — дзинь!

Господи! Его интересуют мои дети. Ну конечно! У фермера есть дети. У детей фермера будет ферма. На ферме должны быть работники.

Почему бы детям раба не стать рабами?

Господи!

ОН СТРОИТ ПЛАНЫ НА МОИХ ДЕТЕЙ!

Падди написал письмо в посольство. Подписывает свой обратный адрес. В конце слова «Republic» остановился, нахмурил лоб, как двоечник у доски:

— Что же там «с» или «к»?» —

Падди наобум поставил «с», — Наверное, так правильно! — с радостью воскликнул он.

Ура! Наконец, я получил новое разрешение на работу. Падди снизошёл до того, чтобы продлить срок моего рабства. За мои же деньги. Теперь нужно его зарегистрировать в полиции, у иммиграционного офицера.

Понедельник. Звоню в полицию.

— Вы можете приехать в пятницу с двух ночи до шести утра, чтобы встретиться с иммиграционным офицером. — Ответили мне.

— А можно в другое время?

— Звоните на следующей неделе.

Понедельник. Звоню в полицию.

— Вы можете приехать в четверг с десяти утра до часу дня, чтобы встретиться с иммиграционным офицером.

— Падди, они говорят, в четверг с десяти утра до часу дня.

— Даже не думай, Александр, это самое напряженное время дня. Грибы должны быть убраны до часу. Машина за грибами приедет именно в час, ты знаешь это, Александр!

Суббота. Звоню в полицию.

— Вы можете приехать во вторник с пяти до восьми вечера, чтобы встретиться с иммиграционным офицером. — Ответили мне.

Ура! Наконец!

Я приехал во вторник в шесть вечера.

— Извините, — отвечает мне офицер полиции, — но иммиграционный офицер выехал на специальное задание. Звоните.

Я попал к иммиграционному офицеру через семь недель. Я посмотрел в его глаза и вспомнил Володю, как он в Израиле неделю за неделей ходил за деньгами. Это, просто, такой еврейский юмор, а Владимир не понял. Мне тоже было не смешно. Плохо у русских с чувством юмором. В Ирландии шутить легко. Когда кто-то ожидает твоего положительного ответа, нужно сказать «НЕТ!!!», и это будет шуткой.

Шинейд рассказывала мне о том, как в Англии, в пабах весели вывески «No Blacks! No Dogs! No Irish!» [15] . Я не в таких оскорбительных условиях. Нет, не в таких. Но отчего, я ощущаю себя ирландцем в английском пабе? Когда я испытываю непонимание между мной и Падди, непонимание между мной и официальными органами, у меня появляется уникальная возможность ощутить себя ирландцем в английском пабе прошлого века. Дежа вю.

15

«No Blacks! No Dogs! No Irish!» — в переводе на русский означает: «Неграм, Собакам и Ирландцам вход воспрещён!»

В русской армии солдат служит обязательных два года. За эти два года солдат должен научиться стрелять и обороняться. Он должен научиться убивать и защищать свою жизнь. Солдат должен научиться выживать в любых условиях. У меня было так.

Я нёс службу на одной из пограничных застав СССР. На границе государства, протяженностью свыше шестидесяти тысяч километров. Это в полтора раза длиннее протяжённости экватора. Я боюсь, что даже в Министерстве Обороны не знали и не знают, сколько человек одновременно находится на охране рубежей этой великой страны. И, разумеется, им неведомо, что происходит с салагой скачущем на коне вдоль русско–монгольской границы, где преодолев более полутысячи километров, можно не встретить ни одной пограничной заставы вообще.

Я и мой скакун были самыми–самыми в отряде. Я был самый низкорослый, и в строю всегда стоял последним, за что мои озорные сослуживцы, сразу же прозвали меня «Шкалик». Конь мой вобрал все самые известные характеристики известных миру коней, он был первой в мире клячей, как Росинант Дон–Кихота и имел ужасную окраску лежалой соломы, и облезлый хвост, подобно беарнскому мерину Д’Артаньяна.

В самый первый свой дозор, я старался не отставать от впереди скачущих товарищей, но мой коняга подвёл меня, свалившись в самом дальнем конце нашего участка, закатил глаза, как нанюхавшийся клея подросток в подвале многоэтажки, и казалось, смеялся, испуская дух. Товарищи мои, не проявляя интереса к случившемуся, ускакали, поднимая пыль, и так и не вернулись мне на подмогу.