Аллигат
Шрифт:
В выдвижных ящичках туалетного столика Ольга нашла батистовые носовые платки — один из которых тут же перекочевал в карман кимоно, — атласные и шёлковые ленты различных расцветок и ширины, коробочку с пуговицами, больше похожими на дорогие броши и, что уж совсем удивило, несколько коробков спичек в изящных спичечницах. Ничего подобного Ольга раньше не видела. Вспомнить, когда появились первые спички, она не смогла. Да и знала ли?
Прижавшись бедром к подоконнику, она задумчиво стояла у большого окна, по всей вероятности, находящегося на втором этаже старинного особняка. Не отрываясь, задумчиво смотрела на английский
Ольга, не раздумывая, забрала кашпо с подоконника и остановилась посреди комнаты, высматривая местечко, куда бы пристроить подмёрзший цветок.
— Шэйла…
И снова она пропустила его появление. Снова вздрогнула, прижимая к груди тяжёлое кашпо с растением, норовящее выпасть из ослабевших рук. Не моргая, уставилась на мужчину с холодными глазами, словно зимнее небо за окном.
Виконт, как и его отец, был одет в простой коричневый сюртук, застёгнутый на все пуговицы. Безупречно повязанный шейный платок в тон жилетки, брюки в чёрно-коричневую тонкую полоску, сапоги с отворотом. Гладко зачёсанные назад волосы, чисто выбритое лицо.
Он махнул сложенным пополам журналом и бросил его на столик-матрёшку у софы. Шагнул к Ольге, отнял кашпо:
— Почему ты одна? Где горничная, сиделка?
Она молчала. Когда-то она была общительна. И весела. Потом познала прелесть одиночества, научилась молчать. Её самыми благодарными и самыми любимыми собеседниками стали книги. Редкие посетители библиотеки приходили к ней только тогда, когда им что-то было от неё надо. Она поняла важную для себя вещь: одиночество как нельзя лучше показывает степень твоей ненужности. В этом мире Шэйла, судя по всему, тоже не очень-то была нужна своему мужу, и пришёл он, скорее всего, попрощаться перед отъездом.
— Куда его? — развернулся Стэнли к окну, собираясь вернуть цветок на прежнее место.
— Ему нельзя туда, — остановила мужчину Ольга, глядя в его спину. — Там холодно.
Скрипнула дверь и тут же закрылась. Качнулся от потока ветра балдахин над кроватью. Затухающее в камине пламя занялось с новой силой.
Стэнли повернулся и вопросительно посмотрел на Шэйлу:
— Куда же?
— Где тепло и светло.
Он подвинул вазу на каминной полке и поставил на её край кашпо. Потёр руки.
— Через час я уезжаю в Матлок. Надеюсь, за неделю ты не успеешь соскучиться по мне, — усмехнулся и убрал в сторону от топки камина защитный экран. Опустился на корточки, подбросил поленья.
Ольга испытала облегчение. Опустила глаза, пряча нечаянно вспыхнувшую радость. Неделя — целая неделя! — чтобы осмотреться и привести мысли в порядок. И не нужно бояться, что тебя застанут врасплох. Не будешь вздрагивать при звуке чужого голоса, от которого пробирает дрожь и вдоль позвоночника крадётся холод. Не будешь съёживаться от пронзительного взора стальных глаз.
— Не
Ольга не сдвинулась с места, продолжая стоять с опущенной головой, сдерживая желание отступить, спрятаться за ширмой или сбежать в туалетную комнату.
Он двумя пальцами поднял её лицо за подбородок и тихо спросил:
— Что ж ты молчишь?
— Хорошей дороги, — ответила она, мысленно продолжив: «Айсберг». Подняв глаза, заметила, как дёрнулся в слабой улыбке уголок его рта. Когда мужчина склонился к её лицу, она закрыла глаза, вдыхая запах его одежды, тот самый: с нотками мускатного шалфея, гвоздики и корицы. Замерла в ожидании супружеского поцелуя, надеясь, что сможет сдержаться, не отшатнуться и ничем себя не выдать.
Глядя на закрытые глаза и дрожащие ресницы Шэйлы, Стэнли коснулся губами её лба. Комок подступил к горлу, перекрыв дыхание. Виконту опять не хватало воздуха. Тихий спокойный грудной голос жены пробудил воспоминания об их первых встречах, когда он был увлечён Шэйлой Табби Стакей, самой красивой леди в Лондоне, а она ленивой снисходительной улыбкой отвечала на его ухаживания. И снова его рука тянулась ослабить узел шейного платка, и хотелось смотреть в её глаза цвета штормового моря, не находя ответа на вопрос: «Почему они стали другими?» Оттаяли, потеплели. Почему он больше не слышит в её голосе резкие отталкивающие нотки, не чувствует прежнюю силу откровенной — впрочем, взаимной — неприязни? Она подавлена, и это видно. Неужели она, в самом деле, переживает потерю ребёнка?
Мысли Ольги вязли в паутине непонимания. Невесомый поцелуй в лоб. На что это похоже? На вынужденный брак между Стэнли и Шэйлой, как она и предполагала? Брак по расчёту, где не требовалось согласия молодых на союз? Поведение графа Малгри подтверждает догадку. Он, как может, старается облегчить жизнь невестки с игнорирующим её супругом.
Брак, устроенный родителями… Она видела отца Стэнли. А где же мать? Её нет или хозяйка поместья в отъезде? Может быть, больна и пока не в состоянии навестить жену сына?
Необходимо ещё что-то сказать отъезжающему Айсбергу. Но Ольга молчала, снова боясь выдать себя — в этот раз — необдуманным словом. Как? Как его называть? Стэнли, Стэн, милорд? Какое принято общение между супругами? Можно симулировать частичную потерю памяти и всё списать на болезнь. Но тогда она никогда не избавится от заботы Айболита и его преданной помощницы. Знать бы, кому сказать за это спасибо! По чьей милости угораздило её вляпаться в такую запутанную историю?
Пока она терзалась мыслями, виконт, так и не дождавшись от жены прощальных слов, ушёл.
Ольга вздохнула: он и не нуждался в её добрых напутствиях в дорогу. Такого мужчину всегда найдётся кому проводить.
Глава 12
Ольга сидела на софе и, облокотившись на подушку, листала женский журнал. Тот самый, что Стэнли бросил на столик, когда зашёл проститься. Ей не терпелось окунуться в последние и самые достоверные новости мира, в который она попала.
На тонкой матовой обложке с изображением двух красивых леди в зимней меховой одежде, значилось: Иллюстрированный «Домашний журнал» № 4, февраль 1867 год. Издательство Вилсон Фостер, Лондон.