Алло, милиция?
Шрифт:
Папаныч обнаружился у себя за чтением газеты «Советский спорт», что-то там выиграли наши боксёры, потому был благодушен и не отказал в машине — ни сейчас, ни на вечер.
По сравнению с вылизанной «Волгой» КГБ этот тарантас удивил Егора хотя бы тем, что завёлся и поехал. Чудо прибалтийской промышленности имело год выпуска, по словам водителя, пятьдесят девятый, и каждый прожитый из них с болью отдавался скрипами кузова, стуком подвески и кашлем движка. Печка практически не работала, и шофёр, разогревая лобовое стекло дыханием матерных
У магазина застыл пяток машин, включая белую «шестёрку» Инги и вишнёвую Бекетова. Переднеприводные ВАЗ-2108 ещё не появились, ожидались «семёрки», считавшиеся самыми престижными из «Жигулей».
Егор прикинул: если Бекетов выехал в Москву после 14-00, сделал там какие-то дела, и, не потратив ни минуты на отдых, только на заправки, понёсся назад и приехал утром, истратив на всё про всё не более 19 часов… Не на «Хонде», а на заднеприводном тазике с болтами, без ABS, по зимней дороге! Он — нереальный ас. Просто highway star, звезда автострады, как в песне Deep Purple. Или что-то там не так.
Водитель «РАФика» немедленно открыл капот своего пепелаца, езда на расстояние в три километра от Инструментального переулка до «Вераса» требовала, наверно, профилактики и мелкого ремонта, чтоб он выдержал обратный путь.
Егор отправился в гастроном, где отыскал заведующую и вручил 35 рублей, озвучив заказ. Пятёрку она вернула, поскольку Цыбину за что-то якобы должна, и попросила обождать минут десять.
Проще всего время было скоротать в комиссионке.
Зинаида Прокофьевна сразу узнала парня.
— Заходите! — на полтона тише: — Югославские сапожки завезли, могу провести по директорской цене, 60 рублей. Меряйте!
— Я тут по поручению… Не успею мотнуться в сбер.
— Ну вы хоть посмотрите, молодой человек. Понравится — отложу.
Отвязаться было невозможно. А надев — не хотелось снимать. Сапоги были настолько мягкие, что прекрасно налезли без застёжки. Старые от прежнего Егора, потёртые, едва ли не вслух скулили: ай-ай, теперь выбросишь нас, хозяин, после стольких лет верной службы…
Паузу его колебаний Зинаида Прокофьевна использовала по-своему. Наверно, и примерку обуви затеяла ради неё.
— С Ингочкой нашей вы общаетесь?
— Она сказала, что до первого февраля будет сильно занята по работе. У меня есть её телефоны.
— Мне почему-то кажется, что вы недостаточно со мной откровенны, — заведующая хохотнула, и золото на ней звякнуло, как висюльки на хрустальной люстре, если их задеть. — Ингочка права. Директор наш строг. А как из Москвы приехал, вообще на всех зверем смотрит. Узнает, что Ингочка личную жизнь наперёд устраивает — разорвёт её. Вы уж потерпите, она точно не против, чтоб вы звонили… Но с первого февраля её телефоны поменяются. Новые я буду знать.
Она подмигнула, и Егор понял, что золотоносная — последняя из тех, к кому бы он обратился. Тётку распирало от любопытства.
И одновременно не хотелось упускать сапоги.
Он принял решение.
— До пяти обернусь и выкуплю. Идёт?
Заверенный, что не поздно и завтра, Егор вернулся в гастроном. И офонарел.
Бутылка водки стоила 3 руб. 62 коп, поговаривали — скоро поднимут до 4-12. На тридцать рублей он получил полящика, десять бутылок, и целую прорву закуски. Даже если отминусовать бутылку Цыбина, арифметика не бьёт.
Он вопросительно посмотрел на заведующую.
— Чего-то не хватает, доложить?
— Наоборот…
— А-а, понятно. Не волнуйтесь. Всё в порядке. Дмитрию Владиленовичу передайте самый тёплый привет.
В две ходки перетаскав пакеты в машину, Егор вернулся на службу. Водитель, человек опытный, сразу сказал: оставь. В холоде не испортятся, а потом поедут к месту употребления.
Осталось только отнести водку и кусок колбасы бойцу огуречного фронта.
Доложившись Вильнёву об исполнении поручения, Егор собирался было лететь за деньгами, но был остановлен окриком: куда собрался?
— Признаюсь. Есть личное дело. Через пару часов я весь ваш.
— Никаких личных! Лови!
Через оба стола перелетел ключ. Массивный, больше открывашки для консервов.
— Благодарствую. От чего он?
— От сейфа. Он теперь твой, служебный. Принимай.
Не выражая особой радости, Егор открыл стальной гроб, ранее принадлежащий Боровикову. До половины он был заполнен папками с уголовными делами. Тонкими.
— Принимать к производству?
— Даже не думай. Они все приостановлены. Сегодня получишь пару свежих с резолюцией начальника отделения: тов. Евстигнеев, мать твою, принять к производству, раскрыть преступление и передать дело в суд.
— Есть передать дело в суд. Только у меня незаконченное осталось.
Вильнёв сморщился.
— Гастроном на Калиновского, 46?
— Так точно, пан капитан. Непосредственно взорвавший магазин неизвестен. Я рассчитываю его поймать.
— Ты думаешь, если тебе в Лепеле повезло, повезёт и дальше?
— Если ничего не делать, ничего и не получится.
Вильнёв посмотрел на него как на диковинное насекомое, пришпиленное булавкой к листу бумаги.
— Пробуй. Но не трать много времени. Есть более неотложные дела.
— Ими и займусь! — Егор молитвенно сложил ладони. — Через два часа.
К «Верасу» вторично ему удалось выбраться только около четырёх. Вишнёвое авто исчезло, «Жигули» Инги белели в одиночестве.
Прокофьевна с готовностью протянула пакет с сапогами.
— Молодой человек, посмотрите рубашки! Я вас прошу. Я сейчас.
Наверно, стоило уйти немедленно. Но любопытство перевесило. Как и следует ожидать, через минуту объявилась Инга. На этот раз — в тёмно-лиловом, облегающем как перчатка.