Аллочка и строптивый Дед Мороз
Шрифт:
Подняла глаза и увидела человека, которого меньше всего хотела бы сейчас лицезреть. Гордеев. Неприятнейший тип. Вечно сует свой нос в дела абсолютного каждого сотрудника. Так и носится по офису, бурча под нос:«Твою мать…твою мать…».
Эти отформатировали поля в документе не по тому макету, эти вывели на рекламный баннер текст с дефисом вместо тире, эти наняли экспедитора, который плохо знает русский, а уборщица и вовсе моет пол поперек паркетных досок, тем самым загоняя мусор в щели. И, кстати, если бы рабочие при укладке паркета четко следовали технологиям, щелей бы не было.
Мне от Гордеева тоже знатно перепадало.
«Аллочка, опять заказала молоко не той жирности. Я же просил заменить позицию.»
«Аллочка, убери искусственные цветы со стойки, мы не на кладбище.»
«Аллочка, хватит так улыбаться, ты снижаешь КПД сотрудников.»
Апогеем раздраженности Гордеева значилось его коронное:
— Аллочка, твою мать!
Нет, это выражение не всегда было направлено конкретно на меня, но чаще всего, собрав по всему офису кучу мелких раздражителей, Гордеев останавливался напротив моей стойки и, широко раскинув руки, восклицал:«Аллочка, твою мать!»,будто тем самым то ли делился со мной своей болью, то ли делал меня виноватой в том балагане, который происходит у меня под носом.
Но я всего лишь офис-менеджер и не могу глобально влиять на качество работы коллег. Зато я создаю атмосферу в офисе.
Правда, Гордееву это не всегда нравится. Прошлой осенью совершенно случайно я раскрыла его маленькую слабость. Дело было так:
Никита Дмитриевич (да-да, у Гордеева и имя было) полдня крутился от стола к столу, не решаясь приблизиться к моей стойке. Когда ему все же надоел тот факт, что я остаюсь вдали от общего разноса, он подошел и неприятно скривил физиономию, которая, кстати, была вполне симпатичной, и оттого его характер казался еще хуже.
— Чем так гадко пахнет? — возмутился заместитель, и я, равнодушно пожав плечами, кивнула на ароматическую свечку с аккуратной надписью «пряная тыква». — Твою мать, убери эту гадость.
Ну конечно, я ее не убрала. А на следующий день (разумеется, непреднамеренно!) у меня появился бальзам для губ с ароматом тыквы. Еще через неделю практически на каждом столе стоял свой оберег от Гордеева: кексы, арома-саше, благовония, духи, чай с добавками и бог весть какая еще ерунда. Весь офис превратился в огромную кошмарную тыкву. Такую приторно-сладкую, что сами сотрудники то и дело срывались на судорожный кашель, но, клянусь, оно того стоило. Заместитель директора сидел в своем кабинете и кидал гневные сообщения на электронную почту.
Возможно, мы так и работали бы, как в большой тыкве, если бы сам генеральный директор – Геннадий Петрович – не сделал нам замечание. Офис почистили от источников приставучего аромата, хорошенько проветрили, и все вернулось на круги своя. Гордеев снова стал радовать нас своим хмурым видом и коронным«Аллочка, твою мать!».
Правда, я все равно каждый понедельник приносила в офис большой тыквенный пирог, чтобы хоть раз в неделю устроить коллегам праздничный выходной от пристального внимания
Так что, если я здесь самая скучная, то этот фрукт – самый неприятный.
Этот мужчина выводил меня из себя ровно столько, сколько я работаю в офисе. Он нагло пользовался тем, что я не успевала на ходу придумывать достойные ответы на его остроумные подколы. К моменту, когда я наконец находила нужное словцо, чтобы дать отпор на остроту двухнедельной давности, Гордеев успевал закидать меня десятью новыми.
— Что за оттенок помады? — криво ухмыляясь, спросил он во вторник, когда на моих губах красовалась новенькая красная помада — Рога дьявола?
А в мой день рождения летом, когда все разошлись после короткого чаепития, я нашла на мониторе компьютера стикер с фразой:«Пусть жизнь будет такой же яркой, как какашки единорога». Кто, если не Гордеев, мог оставить для меня такое милое посланьице?
И таких случаев за годы работы бок о бок накопилось немало. Стоит ли объяснять, как сильно я ненавижу человека, нависшего надо мной в ожидании ответа на вопрос.
— Так ты правда тут спишь? — повторил мужчина, поправляя галстук длинными пальцами. Можно подумать, ему было важно услышать от меня какой-то ответ. Конечно, так он понял бы, что я слопала очередную наживку его остроумного подкола.
— Никита Дмитриевич, идите домой, уже поздно, — сухо ответила я, собирая в сумку телефон, наушники и толстый от записей ежедневник.
К сожалению, он не послушался и продолжил сверлить меня пристальным серым взглядом.
— Боже, ну что опять? — я сложила руки на сумке и устало глянула на него.
В любой другой день я постаралась бы нагрубить. Да, неумело и по-детски, но все же я попыталась бы показать короткие безобидные коготки. Сегодня у меня не было ни капли ресурса на сопротивление, ведь все мои мысли были заняты словами Гриши.
Ты такая скучная, Аллочка.
Милая, но скучная.
— Ничего, — серые глаза прищурились, с интересом изучая мое лицо. На мгновение мне показалось, что в них мелькнуло удивление.
— Тогда идите домой, Никита Дмитриевич, — отмахнулась я, поправляя и без того идеально собранные рыжеватые волосы.
Мужчина кивнул и, усмехнувшись, плотно сжал губы. Вероятно, хотел бросить в меня очень смешную, на его взгляд, колкость, но сжалился над скучной Аллочкой и сдержался. Ничего не сказав, он вышел из офиса, придержав дверь, чтобы та не хлопнула.
Оказавшись в одиночестве, я вздохнула и прикрыла лицо руками. Мне почти тридцать, а моя личная жизнь настолько личная, что в ней нет никого, кроме меня. На Гришу были возложены самые трепетные ожидания. Я ждала, что под Новый год, когда романтика вокруг так и зашкаливает, он перейдет от флирта к активным действиям. А вышло…
Поверить не могу! Неужели я действительно настолько неинтересная, что парни избегают со мной общаться?
Я глянула в небольшое зеркальце, стоящее справа от монитора моего компьютера. В отражении на меня смотрела симпатичная молодая девушка с легкой россыпью веснушек на бледных щеках, с потухшими от печали карими глазами, с волосами, которые в тени казались просто светлыми, а на солнце искрились рыжими переливами, с губами, блестящими от глянцевой розовой помады.