Аллочка и строптивый Дед Мороз

Пасмур Дарья

— Степанов, я отправил тебе правки по макету, — Гордеев глянул на наручные часы, и я снова поймала себя на мысли, что почему-то глазею на его руки, — Еще семь минут назад. На обработку я дал тебе полчаса. Сам посчитаешь, сколько осталось, или возьмем у Аллочки калькулятор?

Холодный серый взгляд впился в растрепанного дизайнера и, пока тот не пал жертвой офисного террора, я взяла на себя право встрять в разговор.

— Гриша помогал мне. Верните ему эти семь минут, пожалуйста. Можете, вычесть их с моего счета.

Гордеев закатил глаза, а я заметила,

как его длинные пальцы крепче сжали кружку. Очевидно, мужчина закипал, и температура его тела уже превышала температуру кофе в кружке.

— Я пойду, — Степанов глянул на меня ободряюще и пошел к своему рабочему месту, широко размахивая руками.

У стойки остались только мы двое: я и Никита Дмитриевич. А перед нами целый офис, все еще пребывающий в легком шоке от того, с каким трепетом Гордеев назвал мое имя.

Мужчина осторожно осмотрелся и, откашлявшись, громко спросил:

— Выпьешь кофе? — его глаза испытующе изучали мое лицо.

Я непонимающе похлопала ресницами.

— Я пила, — коротко ответила я, чем заставила Гордеева забавно дернуть носом от едва сдерживаемого желания распсиховаться и «твоюматерями» уйти в свой кабинет.

— Со мной. — сквозь зубы процедил он, наклонив голову и глядя на меня исподлобья.

Кто-то в офисе не сдержался и удивленно ахнул. На задках побежали шепотки. Даже не отрывая удивленного взгляда от Гордеева, я ощущала на себе пристальное внимание зала, будто меня выставили на сцену перед огромной аудиторией и велели петь, а я в общем-то даже в душе не пою, чтобы соседи не подумали, что ко мне забрался маньяк, и я зову на помощь.

— Твою мать, Аллочка... — под нос пробубнил Никита Дмитриевич.

Нас разделяло всего два шага, но пространство между нашими телами настолько сгустилось, что казалось, будто в воздухе закручивается воронка, которая вот-вот ввернет нас обоих в пучину невыраженных эмоций, и мы захлебнемся в смеси его гнева и моего страха.

— Зайди ко мне, ладно? — натянуто мягко попросил босс и, резко дернувшись с места, буквально полетел к лестнице.

А я осталась стоять перед шокированным офисом, как дура. Едва начищенные туфли Гордеева скрылись на втором этаже, ко мне подбежала главная сплетница Регина. В ее руках успела подтаять шоколадка, и это было неудивительно, ведь за последние десять минут температура в помещении повысилась настолько, что мои щеки окрасились стойким румянцем.

— Аллочка! А что это было? — заверещала Регина, подступая ко мне то с одной стороны, то с другой. — Что это Гордеев так странно ведет себя?

— Я не знаю, — я обняла себя за плечи, отстраняясь от напора коллеги, и спряталась за стойку.

— Знаешь! — возразила упрямая девушка, — По глазам вижу – что-то происходит!

Я упала на стул и, оперевшись локтями на стол, закрыла лицо ладонями. Гордеев выставил меня идиоткой на весь офис! А я мямлила перед ним, как овечка. Что? Кофе? Я? Я пила. Аааах! Какой кошмар!

Сам-то навел шороху и спрятался в своем кабинете, а мне тут отдуваться и весь день терпеть эти любопытные взгляды.

—

Ничего не произошло, Регина, — немного успокоившись, ответила я. — Просто в пятницу мы с Никитой Дмитриевичем…

Так я начала свою мысль, но не успела я договорить «решили за кофе обсудить детали одного проекта», как болтливая Регина воскликнула, обращаясь ко всему офису:

— Аллочка очаровала Гордеева!

Обернувшись ко мне, она добавила:

— Ну конечно, кто, если не ты. Может, он теперь станет помягче?

Выпучив глаза, я вскочила и вцепилась бледными пальцами в дерево столешницы. Стоило бы дать уверенное опровержение, но по офису потекли переговорчики, и я буквально видела, как из сплетен формируется ужасный голем, от которого я совсем скоро сильно пострадаю.

— Не отшивай его так быстро, а! Пусть немножко походит такой лаааасковый, — Регина надула губки, изображая умиление, и я, не издав ни звука, снова осела на стул, пряча свое красное лицо от коллег.

Пока любительница распускать слухи шла к своему рабочему месту, пританцовывая от радости, я судорожно хватала разные предметы на своем столе, пытаясь навести порядок там, где никогда (никогда!) не бывало бардака.

Только, очевидно, этот самый бардак был сейчас в моей голове.

***

После того, как на мой корпоративный телефон пришло третье сообщение от Гордеева, мне все же пришлось вылезти из-за стойки. Прихватив для вида папку с черновиками и не обращая внимания на шепчущихся коллег, я прошла через весь офис и с тяжелым сердцем поднялась наверх.

На втором этаже всегда царила некоторая изолированность. Здесь было мало жизни. Только работа. Я поежилась от того, как явно ощущалась эта разница с вечно жужжащим первым этажом. Может быть, я не такая уж скучная, раз мне нравится проводить время среди задорных и болтливых коллег, а не в этой атмосфере делового снобизма?

И, похоже, даже холодному Гордееву тут не особо уютно, раз он постоянно слоняется по нашему зоопарку.

Я робко постучалась в дверь кабинета и, получив разрешение войти, открыла дверь.

— Садись, — пробурчал Никита Дмитриевич, сидящий в своем кожаном кресле. Он вперил в меня жесткий взгляд, и я мысленно приготовилась обороняться.

Я прикрыла дверь и тут же ощутила, как в кабинете невыносимо холодно. Заметив, как я потерла ладонями голые руки, покрывшиеся мурашками, Гордеев на миг смягчил взгляд и, поднявшись, захлопнул окно.

Он кивнул на стул, и я присела, прилежно сложив ладони на коленях.

— Зачем вы меня позвали? — спросила я, натянув на губы дежурную улыбку.

— Почему ты не подыграла?! — тут же вспыхнул мужчина.

— В чем? — искренне не понимала я.

— Ты забыла, о чем мы договорились в пятницу? — Никита Дмитриевич мерил кабинет широкими шагами, всем телом выказывая свое недовольство. — Не могла изобразить дружелюбие?

Можно подумать, ему самому было знакомо дружелюбие. Нельзя постоянно кричать на людей, а потом вдруг стать паинькой, жаждущим преданной дружбы.