Альма
Шрифт:
Едва поднявшись, батарея по приказу неутомимого Барраля, оправдавшего характеристику «одного из самых грамотных и самых толковых артиллеристов французской армии»,{339} развернулась, имея за спиной буквально в 100 метрах береговой откос Альмы, прикрывая подъем пехоты и, самое главное, второй батареи. Первые выстрелы по русским были произведены с расстояния 800 м.{340}
Спустя некоторое время к батарее Фьева присоединилась и другая — 2-я батарея 12-го полка капитана Робино-Марки. Базанкур считает, что с открытием огня этими батареями началось сражение.{341}
Ну что ж, пушки — на позиции. Время «Ч» наступило в 12.30.
Нужно отметить, что Боске импровизировал, нарушая все известные каноны. Он, по сути, опережал время. Военная теория отдавала должное генералу, когда еще не успел рассеяться пороховой дым Крымской войны, но в США уже начало пахнуть кровью войны Гражданской. На этом фоне специалисты (в нашем случае я ссылаюсь на генерала армии США Вагера Халлека, труд котрого «Elements of Military Art and Science» современники ставили в один ряд с работами Клаузевица) ометили, что, отказавшись от общепринятых построений, развернув в боевую линию всю имевшуюся у него под руками французскую и турецкую пехоту, именно Боске стал тем, кто выиграл Альминское сражение.{342} Трудно, пожалуй, не согласиться.
И дело тут совсем не в том, что его солдаты сумели подняться туда, куда подняться было почти невозможно. Это только половина дела. Вторая половина в том, что Боске не стал придерживаться утвержденных правил ведения боя. Понимая, что он оказался наедине с сильным противником, тоже подтянувшим артиллерию и выстроившим линию из пяти батальонов, [38] генерал не стал тратить время на просьбы к Сент-Арно о присылке подкреплений (все равно бы их не прислали), а начал единой линией, не сильно задумываясь об интервалах и дистанциях, огнем давить на Минский и Московский полки. Единственное, о чем он просил главнокомандующего — усилить его дивизию еще хотя бы одной батареей. {343}
38
Будем считать 4 батальона Минского пехотного полка и 1 (4-й) Московского пехотного полка.
До подхода артиллерии Боске пришлось тяжело. С фронта его обстреливали три русские батареи, с фланга угрожала кавалерия.{344}
Начальнику артиллерии 2-й дивизии полковнику Барралю, которого наравне с Боске и не без оснований считают одним из «творцов» Альминской победы, пришлось приложить недюжинные организаторские способности, чтобы поспеть на помощь пехоте в самый нужный момент.
И это не громкие слова. Базанкур точно передает волнение маршала Сент-Арно, понимавшего, что перевес русских в артиллерии, как и затянувшийся подъем пехоты, могут дорого стоить. Лишь поняв, что Барралю удалось поднять пушки в количестве, дающем возможность противостоять русской артиллерии, а Буа тоже на плато, Сент-Арно успокоился. По воспоминаниям Базанкура, он снял свое кепи, посмотрел
С французами был не только Бог. На их стороне была военная удача — им удалось использовать ошибку Меншикова, позволившего беспрепятственно поднять артиллерию.
Убедившись, что сражение началось, СентАрно двинул свой штаб вперед — и через несколько минут штаб французского главнокомандующего пересек Альму. Конвой спаги лейтенант де Молен перевел через реку ниже: он не хотел, чтобы яркие красные бурнусы его подчиненных привлекали внимание русских артиллеристов и подвергали, таким образом, опасности жизнь Сент-Арно.{346} Для Меншикова и Раглана подобные «мелочи» не были существенными. В результате свиты обоих главнокомандующих имели к концу дня чаще всего напрасно убитых и раненых офицеров.
До потерь среди чинов английского штаба время еще не пришло, но одни из первых выстрелов батарей Фьева и Робино-Марки были направлены в свиту русского князя, которую французы явно приняли за маневрировавшую кавалерию.
Из-за трудностей с подъемом артиллерии затянулся выход турецких батальонов. Все тропки, тропы и дороги были заполнены поднимающимися французскими пехотинцами, и туркам пришлось ждать своей очереди.
Пока же Боске предпочел не подвергать солдат лишней опасности, давая возможность артиллеристам самим «разбираться» с русскими. Для этого он приказал отвести пехоту за линию артиллерии. Только два батальона 3-го полка зуавов развернулись в 100 метрах впереди и на флангах батарей, прикрывая их. Остальных полковник Табурьеш укрыл за складками местности, чтобы не мешать дуэли артиллеристов.
Самому командиру зуавов не повезло. Избежав пули русского стрелка 20 сентября, он умер на следующий день от внезапно обострившейся холеры.
Ну что ж, с французами все ясно. Теперь снова вернемся к русским.
Меншиков видит, но выжидает…
Не подлежит сомнению, что первыми неприятельские колонны действительно заметили генерал Кирьяков, находившийся утром 8 сентября недалеко от Тарутинского полка — в самом центре русской позиции, вместе с начальником артиллерии 6-го пехотного корпуса генерал-майором Кишинским.
Начальник артиллерии в оптическую трубу («огромную подзорную трубу, укрепленную на треножнике и направленную на Евпаторию»){347} со смотровой площадки башни телеграфа рассматривал подступы к позиции.
Все происходившее наблюдал находившийся неподалеку светлейший. Рядом с ним постоянно два молодых офицера, которым все происходящее пока кажется не более чем приключением — Владимир Александрович Меншиков, сын главнокомандующего, и юнкер Константин Хомутов, сын наказного атамана Хомутова.{348}
События начинают разворачиваться по нарастающей. Часом раньше Меншиков предупредил Кирьякова о готовности к началу сражения. Сообщавший это Василию Яковлевичу капитан-лейтенант Стеценко вспоминал: «…князь рассматривает позиции неприятеля и часов около 7 или 8 приказывает мне отправиться на левый фланг и передать генералу*** [39] , что против него опустились возле самого устья Альмы семь или восемь батальонов французов и чтобы он был очень осторожен. Генерал отвечает, что он это видит, но не боится их». {349}
39
Очевидно, что за этим значком скрывается имя В.Я. Кирьякова.