Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.]
Шрифт:
— Ему нужна смена обстановки, — заключил Болсовер. — Однако оркестр нынче действительно в ударе. Только что объявили лансье. Позвольте вас пригласить?
Лицо, привлекшее внимание полковника, действительно выделялось среди остальных — смуглое, с тонкими, несколько ястребиными чертами, чуть впалыми щеками и глубоко посаженными глазами, скорее итальянскими, нежели английскими, судя по их темному цвету и блеску. Древняя кельтская кровь проявлялась в стройной и гибкой фигуре, нервных, стремительных движениях и оживленной жестикуляции, которой ее обладатель подкреплял каждое свое слово. Войдя в бальную залу и увидев этого офицера,
Франческо Брунери. Визит жениха
— Хильда, дорогая, это же твой любимый танец! — изумился он. — Неужели ты его пропустишь?
— Спасибо, Перси, но я немного устала. Позволь представить тебе моего старого друга, капитана Тресиллиана, только что прибывшего из Индии. Я, наверное, тебе о нем рассказывала. Мы с ним знакомы очень давно.
Полковник Болсовер протянул было руку в теплом приветствии, но Тресиллиан вдруг резко повернулся и стал рассеянно смотреть на танцующих, как будто ничего не слышал. Затем, внезапно слегка пожав плечами, словно покорившись судьбе, он вновь обернулся и пожал руку полковника. Тот посмотрел на капитана с некоторым удивлением, поскольку он вел себя весьма странно, глаза его горели каким-то бешеным огнем, а ладонь была горячей, как у человека, мучимого лихорадкой.
— Полагаю, вы совсем недавно приехали?
— Да, прибыл на прошлой неделе.
— Долго пробыли в Индии?
— Всего лишь три года.
— О, тогда, по — вашему, дома мало что изменилось?
Капитан Тресиллиан горько рассмеялся.
— О нет, я вижу здесь массу перемен. Огромные перемены. Изменилось почти все.
Его смуглое лицо потемнело еще больше, а тонкие руки совершали нервные бессмысленные движения.
— Я думаю, Перси, — заторопилась Хильда Болсовер, — что наш экипаж уже готов и ждет. Всего наилучшего, капитан Тресиллиан. Мы будем счастливы видеть вас у нас в Мелроуз Лодж.
— Разумеется! — воскликнул полковник. — Все друзья моей жены — желанные гости. Когда же вас ждать?
— Да, да. Я, конечно же, навещу вас, — несвязно отвечал Тресиллиан. — Премного вам обязан. Всего хорошего.
— Знаешь, Хильда, — заметил полковник, когда они тряслись в своей крытой повозке по дороге домой, — я заметил нечто очень странное в поведении этого твоего друга, капитана Тресиллиана. Он показался мне прекрасным человеком, но временами он смотрит и говорит как-то диковато. По — моему, он еще не совсем отошел от палящего индийского солнца.
— Очень даже возможно. К тому же, мне кажется, у него большие неприятности.
— Ах, вот оно что. Тогда это меняет дело. Что ж, мы должны постараться, чтобы ему у нас понравилось.
На следующий же день капитан Тресиллиан
— Я доверяю ей целиком и полностью, — заявил он. — Я знаю ее я лучше, чем кто бы то ни было.
Однако настал тот день, когда полковник понял, что больше нельзя закрывать глаза на то, что происходит в его доме. В тот раз он — вернулся домой под вечер, как всегда, застав капитана Тресиллиа — на в гостиной, в то время как его жена разливала чай на маленьком столике у камина. Они оживленно о чем-то говорили, но как только он вошел, их беседа тотчас же приняла исключительно светский характер. Болсовер расположился у окна, задумчиво потягивая чай из поданной ему женой чашки и время от времени поглядывая на Тресиллиана. Он заметил, как тот достал из кармана блокнот, вырвал оттуда листок и торопливо написал на нем несколько слов. Затем он поднялся со своей пустой чашкой, шагнул к столику и передал ей чашку вместе с запиской. Все было проделано очень искусно, но Хильда чуть замешкалась и не успела плотней прижать записку к блюдцу, так что маленький листок бумаги упал вниз. Тресиллиан нагнулся, чтобы поднять его, но Болсовер опередил его, шагнув вперед и подхватив листок с ковра.
— Тебе записка, Хильда, — тихо произнес он, подавая листок жене. Сказал он это очень спокойно, но его губы угрюмо сжались, а в глазах мелькнул зловещий огонек.
Она секунду подержала записку в руке, а затем снова протянула ее мужу.
— Прочти, пожалуйста, вслух, — попросила она.
Он взял листок и, чуть помедлив, решительно швырнул его в огонь.
— Пусть это останется непрочитанным, — твердо заявил он. — Хильда, я думаю, тебе лучше подняться к себе.
Что-то в этих словах, сказанных спокойным и сдержанным тоном, заставило ее беспрекословно повиноваться. Он вдруг предстал ей совсем новым, незнакомым человеком. До этого она никогда не видела в нем проявлений его непреклонной решимости и стальной воли. Именно так он вел себя и отдавал приказы в тот страшный день, когда стоял под градом сипайских пуль у стен Дели и поднимал в штыковую атаку смешавшихся гренадер только что убитого Николсона. Хильда встала, бросила на Тресиллиана испуганный,
полный упрека взгляд и оставила мужчин одних.
Полковник быстро закрыл за ней дверь и тотчас повернулся к гостю.
— Что вы можете сказать по этому поводу? — резко и решительно спросил он.
— В этой записке не содержалось ничего предосудительного, — ответил Тресиллиан, прислонившись плечом к каминной доске. Его худое смуглое лицо приняло презрительно — дерзкое выражение.
— Как вы смеете писать моей жене тайные послания?! Что там было такого, что нельзя было сказать вслух?