Алмаз. Апокриф от московских
Шрифт:
– Хорошо, что не к смертной казни приговорили, – ворчал Мосох, собирая сидельцу передачу, – а то бы имели они перманентный аттракцион!
– Ошельмовали, опорочили! – бился в застенках Большой Никитос, но вскоре затих, подсел на интеллигентных сокамерников, проходящих по экономическим статьям, и успокоился. И даже зажил с комфортом. Попросил только передать ему бескозырку и гюйс. С тех пор и несет бессменную вахту вечный матрос линкора «Матросская тишина».
Москва уже горела под ногами БАБСа, и он стал готовить себе «запасной аэродром». Он давно понял, что трюк с доподлинным
И вот настало в его жизни такое лютое время, которое, пожалуй, он едва мог выносить. Желая заручиться поддержкой против новых смертных властей и обеспечить себе проживание в Лондоне, где его никто не достанет, БАБс сдал лондонскому комьюнити инфу о месте хранения алмаза, оговорив, что продает информацию о камне за паспорт беженца.
Такого стыда лондонскому комьюнити не доводилось испытывать никогда. Лучшие силы были брошены на разработку операции по возвращению алмаза в Лондон. Времена были таковы, что Россию раскупали вагонами. Знай грузи. Плати деньги – и вывози. Но место схрона алмаза было уж очень заметным. Мавзолей торчал на самом виду, в самом центре, как оголенный пуп распутницы-Москвы. Пуп охранялся вооруженным караулом, на зрелище торжественной смены которого стекались туристы. Оставалась призрачная надежда, что московская плоть рано или поздно захоронит мумифицированного вождя революции и охрану уберут. Но терпеть позор долее лондонские не хотели. Нагло стыренный алмаз стучал в их сердца.
Предъявлять претензии на правительственном уровне было позором, который британским монархам, более ста лет носившим в короне и скипетре подмену, просто не пережить. Поэтому лондонское комьюнити поначалу не поставило монарший дом в известность.
Глава 2
Мумия
В конце лета фарфоровый Герцен, живший в настенных часах Параклисиарха, известил о новой шифрограмме. От резидента поступила новость, ужаснувшая московских нетрадиционных потребителей: лондонские прознали о подмене и собираются выкрасть алмаз из мавзолея. С этой целью они готовят переброску в Москву диверсанта.
В выбранной из соображений конспирации конченой забегаловке, притулившейся в одной из подворотен Замоскворечья, заседали московские нетрадиционные потребители. Забегаловка по этому случаю была закрыта «на спецобслуживание». Безофисные предприниматели, привыкшие проводить здесь рабочие будни и переговоры подальше от ушей органов, осуществлявших надзор за денежными потоками, перемещавшимися окольными путями, толклись у порога и скреблись в железную, заляпанную грязью дверь.
За сдвинутыми колченогими столиками кипел объединенный разум московского комьюнити, возмущенный тревожным известием.
Фофудьин – исчадие бурсы – зажалел мумифицированного вождя:
– Выкинет ведь, шельмец, коли доберется. Чисто по-христиански возьмет и выкинет. Христианам не дозволено мумиям поклоняться. Только мощам. А у нас что ни день, то – очередь.
Сочувствующих мумифицированному вождю в аудитории более не нашлось.
– Мумии, мощи – один черт – хоррор… – поежился Уар. – Отчего смертные так на хоррор падки? Полагаю, нездоровое любопытство это.
– Кстати, о мумиях, –
Ах, что только ни продавали в те годы на московских вокзалах! В том числе и сами вокзалы.
– Ну и что ж ты не купил? – засмеялся Уар.
– А на кой она мне? – пожал могучими плечами сокольничий.
В голове Параклисиарха созрел план.
– Поезжайте на вокзал. Если этих продавцов еще не забрала милиция, купите у них мумию.
– А если мумию уже менты пользуют?
– Тогда действуйте по обстановке.
В вокзальной милиции пахло, как и на всем вокзале, – мочой и застарелыми окурками. Дежурный наряд с сосредоточенными лицами сидел за подростковым письменным столом с незакрывающейся дверцей тумбы, из которой свисало подозрительное барахло. Пили чай. А может быть, и не чай, но в стаканы исправно дули, возможно отгоняя чаинки от ближнего борта. Уару пришло на ум, что милиционеры исповедуют дзен-буддизм и прислушиваются к шуму рассекаемой чаинками волны, хотя нельзя было исключить, что они слушали, как растворяется в стаканах железнодорожный рафинированный сахар.
Водруженная на сейф мумия скособочилась и медленно клонилась к столу.
– Приятного аппетита! – принялся налаживать контакт Уар.
– Чего вам? – напряглись милиционеры, не верящие в добрые намерения граждан.
– Нам бы мумию забрать.
– Чего это?
– Так наша она. В поезде забыли.
– Ага, вы ее забыли, а она слонялась по вагонам и втирала пассажирам, что сама она не местная. Будто по ней не видно…
– Это – не она, а он, – вдруг сказал Бобрище. – Кобель. То есть мальчик.
Дежурный наряд повернул головы к мумии и тщательно обследовал взглядом область гипотетических признаков пола.
– Так бинтовали же на совесть, – пояснил Бобрище.
Стражи порядка сочувственно покачали головами.
– Дрессированный, что ли? Побираетесь?
– Господь с вами! Киношники мы, – нашелся Уар. – С киностудии «Нетрадисьон-филм». Отдайте, пожалуйста, реквизит. У нас… э-э-э… съемочный процесс стоит.
– Ну ты скажи! – развеселились милиционеры. – И у этих стоит. У всех что-нибудь стоит, а мумия дрессированная – одна.
Стало понятно, что объект можно изъять за деньги.
– А что значит – дрессированная? – вдруг обеспокоенно поинтересовался Уар.
– А то и значит, что говорящая. Только по-украински размовляет.
– И что же, она, то есть он, говорит?
– Да много чего. На жизнь в основном жалуется. Ну и прикидывается сиротой тернопольской, как водится: «Раскопа-а-али, припё-о-орли… без денег, без курева…» Хохлы при ней тоже ваши? А то мы их в черные копатели определили. Статья такая имеется.
– Не-не! Хохлы не наши. Хохлы теперь нэзалэжные. Мы просто в поезде реквизит забыли. А уж кто нашел, не знаем – не ведаем…
Клонящаяся на правый бок мумия наконец завершила траекторию, согласно законам физики, на полу у письменного стола, ногой смахнув с него стакан.
– Ёшкин кот! – высказался один из милиционеров.
Неожиданно «мумия-мальчик» поднялся, достал из тумбы припрятанный милиционерами шкалик, и, открутив крышку, плеснул водку в подобранный с полу стакан. Махнул одним глотком.