Алмазная грань
Шрифт:
— И все же, синьор Гвиччарди, в России крепостные моего отца делают чудеса. У нас на заводе есть мастер-художник, он сделал стакан, который не уступит бесценным вазам ваших венецианских мастеров. Кстати, разве во все времена венецианский мастер мог считать себя свободным?
— Не ищите в исторических аналогиях оправдания современному рабству, — нетерпеливо перебил итальянец. — Вы заговорили о мастерах Венеции. Я могу рассказать одну историю, которая, возможно, поможет вам понять душу художника. Это старинное предание. Где в нем кончается правда и начинается вымысел — предоставляю судить вам, а называется это
И Гвиччарди начал свой рассказ:
— Кончилось торжественное богослужение. Разодетые по-праздничному горожане стали выходить из собора Сан-Марко. Звонили колокола, и заглушенный звоном плач ребенка услышали не сразу. В нише у входа в собор лежал сверток. Дама в голубом платье с золотым крестом на шее наклонилась над ним и кончиками пальцев осторожно развернула тряпки. Она увидела ребенка, пронзительно вопившего и размахивавшего маленькими кулачками.
«Откуда он взялся? Чей это ребенок?» — спрашивали друг друга толпившиеся горожане. Ответа не было.
Найденного у церкви мальчика взял мастер цеха стекольщиков Анджелло Руджиери. Своих детей у него никогда не было, и многие недоумевали, зачем понадобился угрюмому старику этот крикун. С ним возились глухая старуха — жена мастера и ее племянница Николоза.
В честь святого Николая — покровителя стекольщиков, в день которого он был найден, — мальчишку назвали Николо. Старик Анджелло, передав его в руки жены, казалось, надолго забыл о существовании ребенка.
Он рос предоставленный самому себе. Часто Николо уходил из дома и возвращался под вечер на другой день. Мальчик знал весь остров, на котором он жил.
Солнце серебрило паруса рыбачьих лодок. Согретая солнцем только что пойманная рыба пахла солью и морской влагой. Но рыбаков здесь было мало. Большинство жителей острова Мурано занималось изготовлением стекла. Венецианские патриции, которым был подвластен остров Мурано, предоставили стеклоделам относительную свободу во всех делах. Здесь, рядом с Венецией, существовала почти независимая республика. Она имела свои законы, чеканила свою монету и каждый год, в день святого Николая, выбирала свой Верховный совет, который управлял островом. Интересы этой маленькой республики стекольщиков представлял в Венеции особый посол.
Больше трехсот стекольных мастерских было на Мурано. Любой ремесленник, кожевник или оружейник, завидовал аристократам — стекольным мастерам. Каждый из них, когда становился мастером, получал звание дворянина, и его имя заносилось в Золотую книгу. Дочери мастеров выходили замуж за родовитых венецианских вельмож. Они не считали такой брак неравным.
За все права, которые предоставляла Венецианская республика художникам-стекольщикам, они должны были расплачиваться своим мастерством. Их творения принадлежали государству. Мастер не имел права открыть чужестранцу своих секретов, не имел права покинуть Мурано. Остров был местом пожизненного почетного заточения, и мастера мирились с этим.
Годами сидели они над своими изделиями, требовавшими терпения, спокойствия и опыта. Работая щипчиками, крючками, тонкими кисточками, муранские художники создавали удивительные вещи. Драконы уносили на спинах вазы, сплетенные из тончайших лепестков стекла, уродливые химеры держали в когтях кубки, похожие на цветок лилии, цветами осыпали мастера и рамы больших
Много замечательных мастеров жило в голубой лагуне Адриатики, и каждый из них с уважением относился к старому Анджелло Руджиери. Нелюдимого и замкнутого старика не раз выбирали в Верховный совет острова, но и там он не отличался многословием, и если изредка давал совет, то слушали его беспрекословно.
Но уважение и почет, которыми пользовался он на своем острове, так же как и подарки венецианских вельмож, не радовали Руджиери. Он, казалось, жил, не замечая ничего, кроме своего искусства. Но если кто-нибудь внимательно пригляделся бы к мастеру, то, наверное, заметил бы, с каким настороженным ожиданием следил Анджелло за своим приемным сыном.
Когда мальчику минуло десять лет, Руджиери молча взял его за руку и повел в свою мастерскую. Николо, немного побаивавшийся сурового и молчаливого приемного отца, дорогой украдкой посматривал на него и вздыхал про себя. Мальчик собрался поехать с рыбаками в Венецию. Там рыбаки продавали свой улов, а Николо в это время смотрел из лодки на лениво скользящие по зеленоватой воде каналов гондолы.
В мастерской, усадив Николо на высокий табурет, обитый золоченой кордовской кожей, мастер поставил на стол высокий бокал из янтарно-желтого стекла, похожий на соты, полные золотистого меда. Сверкая прозрачными крылышками, из ячеек выползали пчелы. Мальчику захотелось посмотреть, как они полетят. Николо взмахнул над бокалом ладонью, но пчелы почему-то не испугались взмаха руки.
Анджелло засмеялся и крепко прижал к себе приемного сына.
«Ты должен, Николо, полюбить наше искусство, — сказал мастер. — Оно помогает людям понять красоту. Пока я жив, ты будешь работать со мною, а потом станешь сам мастером. Искусство сделает тебя равным любому вельможе. Ты сможешь жениться на дочери сенатора — члена Совета десяти, а гордые венецианские патриции станут оспаривать друг у друга право купить вазу, сделанную тобой, герцоги и короли будут добиваться, чтобы в их сокровищнице были произведения, созданные твоим мастерством. Все принесет тебе искусство: славу, почести, богатство, — сумей только полюбить его, мальчик».
Ребенок с любопытством и удивлением смотрел на приемного отца, которого он еще никогда не видел таким. Седые кудри мастера, выбившиеся из-под бархатной шапочки, рассыпались по воротнику, глаза блестели, руки любовно ласкали пчел, скользивших под пальцами по теплому золоту стекла.
В тот день Николо понял, как любил его старый Анджелло. Всю нежность, скрытую под внешней суровостью, мастер отдал ему, и мальчик искренне привязался к приемному отцу.
Учился мальчик легко. Он полюбил старинное мастерство, и через несколько лет имя стеклодела Николо Руджиери уже было записано в Золотую книгу острова Мурано. Бедный найденыш стал признанным мастером, дворянином. Девушки часто засматривались на приемного сына старого Анджелло. Он носил тонкое сукно и бархат, черную шляпу с золотой пряжкой, высокие сапоги из цветной кожи. Его костюм не походил на скромную одежду цехового мастера, да и сам Николо не напоминал простого ремесленника.