Алмазный меч, деревянный меч (2)

Перумов Николай Даниилович

– Быстрее!
– рявкнул Кицум.

Они успели вовремя.

Над краем перевёрнутой набок телеги появилось лицо воина-Дану в высоком блестящем шлеме. Миндалевидные глаза полны ярости. Взлетел уже обагрённый хумансовой кровью длинный и тонкий меч.

Таньша резко взмахнула рукой, и Дану опрокинулся. Из глазницы торчал метательный нож циркачки.

Второго Дану сразила Эвелин, метнув своё хитроумное оружие так, что загнутый конец серпа вошёл прямо в узкую щель между верхом кольчуги и краем шлема. Рванула цепь, высвобождая клинок, - рукоять словно сама вспрыгнула ей обратно в ладонь.

– Ловко, - одобрил Кицум.
–

Моя теперь очередь, что ли?

В руках старого клоуна не было никакого оружия. Кроме лишь старой верёвки.

– У монашка одного позаимствовал, - криво усмехнулся Кицум.

За баррикадой нарастал рёв атакующих. С непонятным упорством Дану вновь пошли вперёд именно здесь вместо того, чтобы спокойно обойти защитников и расстрелять их из луков со спины. Вместо этого они старались достать их, посылая стрелы навесом через баррикаду.

Словно забавляясь, Эвелин играючи разрубила три или четыре прямо в воздухе. Нодлик пару просто поймал, после чего с отвращением переломил через колено.

Кицум одним прыжком вскочил на какую-то бочку, широко размахнулся своей нелепой пеньковой верёвкой. Очередной воин Дану поднял меч для защиты, но верёвка неведомым образом захватила петлёй клинок вместе с гардой. Кицум рванул веревку на себя - она разрезала и железо, и плоть с куда большей лёгкостью, чем нить маслоторговца режет массивный желтоватый шмат.

Дану с истошным воем упал вниз.

А верёвка замелькала, хлеща в разные стороны;

гнилые пеньковые волокна разлетались влево-вправо; только у самых концов обмотка оказалась добротной. Сверкнула тонкая, едва ли толще человеческого волоса, нить, каждый взмах странного Кицумова оружия оставлял за собой в воздухе целые шлейфы крови; нить резала клинки, доспехи, шлемы, кости, плоть. Дану откатились, оставив под баррикадой шестерых убитых.

Нодлик поднял упавшую рядом с ним отсечённую часть меча - срез был ровным и гладким.

– Она у тебя диамантовая, что ли, нить эта, а, Кицум?

Эвелин метнула вслед пятящимся Дану пару звёздочек - один упал,

– Неплохая работа, - самодовольно сказал Кицум.
– Однако, если я всё правильно понял, сейчас должна появиться наша данка... А вы пригнитесь, пригнитесь! Все до единой стрелы даже ты, Эвелин, не отобьёшь.

Ничего этого Сеамни Оэктаканн не видела. Во весь опор промчавшись по обречённой деревне, она вылетела за околицу, натолкнувшись прямо на Седрика и окружавших его старших воинов, Immelsthorunn горел в руках Сеамни нестерпимым огнём; казалось, деревянное лезвие пылает изнутри.

Седрик, немолодой уже воин в богатых доспехах (наверное, последнее достояние народа Дану - эти доспехи, неведомо как уцелевшие во всех отступлениях и исходах), просто и молча упал на колени. Прямо в грязь последних дней предзимья.

– Immelsthorunn, - прохрипел Седрик. Глаза его сделались совершенно безумными.
– Koi d!hett Immelsthorunn! Immelsthorunn, Dhaanu!

Следом за предводителем на колени попадали и остальные воины.

Привычная речь Дану звучала для Агаты словно музыка. Хотя... нет, больше она не будет Агатой! Навсегда покончено с проклятым хумансовым прозвищем! Она - Seamni Oeactaccann, равная среди равных, провидица, вернувшая своему народу Деревянный Меч!

– Нет времени для преклонения!
– выкрикнула она, взмахивая Мечом. Слова, которые она произносила, были самыми простыми, любой на её месте сказал

бы, наверное, то же самое - но на Дану это подействовало словно откровение. Седрик и остальные тотчас вскочили с колен.

– По слову Меча...
– прохрипел Седрик.
– Веди нас, Видящая!

Агату-Сеамни захлёстывала волна сладкого бешенства. Отмщение. Наконец-то. За всё, за всё, за всё, за всё-о-о!..

Последние слова она уже выкрикивала. Цепочка Дану вновь покатилась к деревне; ворваться внутрь можно было со всех сторон, но там, где из поселения выбегала дорога, презренные хумансы соорудили какую-то мусорную кучу, с которой и пытались дать отпор наконец-то перешедшим в наступление воинам старшей расы. Меч содрогнулся от несдержимого гнева. Как? Жалкое охвостье дерзает противостоять ЕМУ, сотворённому на погибель всем врагам Дану?

Агата чувствовала этот гнев. И ничего уже не могла поделать - она сама становилась мечом, их разумы сливались воедино; бешеная пляска вырвавшихся из глубин памяти жестоких видений затмевала рассудок, не оставляя ничего, кроме ненависти к старому недругу.

И Дану атаковали баррикаду в лоб. Впереди - мечники и копейщики, позади - лучники. Густо полетели стрелы, Дану торопились опустошить колчаны, пока свои не полезут на баррикаду и луки поневоле придётся опустить.

Никогда ещё Агата не ощущала такого упоения силой и местью. Она стала мечом и стрелой, она стала каждым воином-Дану, что убивали сейчас ненавистных хумансов, она не нуждалась в глазах, чтобы видеть всё, творящееся на поле; этим новым своим зрением она различила за баррикадой Кицума, Нодлика, Эвелин и Таньшу.

Так. Презренные хумансы решили, что смогут противостоять Силе Дану?.. Наивные. Однако надо поторопиться. В своё время она, Сеамни Оэктаканн, дала слово посчитаться с Эвелин, и она посчитается.

Агата перехватила поудобнее эфес Деревянного Меча и легко побежала к баррикаде.

– Красиво идут, - спокойно сказал Кицум. Старый клоун вытер пот со лба - он взмок, несмотря на холодный день. Из низких туч летели редкие снежинки.

За спинами оборонявшей баррикаду четвёрки из деревни опрометью бежали прочь её обитатели. Встать рядом с защитниками не дерзнул ни один.

– Вот и подумай, Кицум, стоит ли умирать ради этого быдла?
– коротко и хрипло рассмеялась Эвелин.

– Вспомни как следует всё, чему тебя учили в ветви, девочка, и тогда я ещё детей твоих в храме Спасителя имяполагать приду, - усмехнулся старик.

– Детей...
– Эвелин внезапно дёрнула щекой и запустила руку куда-то за пазуху.
– Кицум... Таньша... кто выживет... если выживет... не оставьте наших с Нодликом.

– Так у вас есть?..
– поразился клоун.

– Есть, - болезненно скривился жонглер, ловя и демонстративно переламывая о колено очередную стрелу.
– Иль мы не люди? Мальчик и девочка...

– Кицум, возьми мой...
– Эвелин торопливо протянула старику маленький бронзовый медальон. Дешевая грубая работа - верно, чтобы не позарились мародёры, - Нодлик! Таньше дай...

Молчаливая Смерть-дева, не произнося ни слова, взяла бронзу и, всё так же не произнося ни слова, кивнула.

– Ничего, ничего, рано себя хоронишь, - ворчливо сказал Кицум.
– Ты пока ещё в платье, не в саване... Подошедшие почти вплотную к баррикаде Дану дружно взвыли и бросились в атаку. Их лучники перестали метать стрелы. Наступал черед меча.