Алмазы Джека Потрошителя
Шрифт:
Вот как ее зовут. Два «к». Хороший вышел бы вензель.
– Или Кэтрин Абберлин… если можно два имени.
Я не был уверен, поскольку совершенно ничего не смыслил в банковских делах, но все же кивнул. Просьбу моего друга я исполню надлежащим образом.
– Получится внушительная сумма, – предупредил я его, полагая, что Абберлин и близко не представляет стоимость камней подобного рода.
– Пусть. А
От сотни тысяч фунтов?
– Но мне больше нечем отблагодарить вас за помощь.
Абберлин встал и ушел, довольно поспешно, точно опасался, что я передумаю. Мне же осталось допивать остывший глинтвейн, поджидать перепелов и разглядывать камни. Четыре алмаза, каждый величиной с крупную горошину. И цветов подобрались разных. Синий. Красный. Желтый. И листвяно-зеленый. Подобный оттенок подошел бы изумруду…
Ты снова в Лакхнау.
Бежишь.
Под ногами горит камень, но тебе холодно. Ты срываешь рыжие цветы огня, и они замерзают в твоих руках. Только сталь жива. Клинок серебристого цвета прорубает путь в пламенном лесу. И вот ты у цели.
Белый дворец. Пробитые ядрами стены держатся, но ты чувствуешь, что еще немного – и дворец рухнет. Скорей, Абберлин. Тебя ждут.
Женщина в белом платье стоит у окна.
– Я здесь! – кричишь ты. – Слышишь? Я здесь!
– Тебе еще рано.
Она не поворачивается. Плачет. И слезы звенят, падая на пол.
– Тогда отпусти!
– А разве я держу? Ты свободен.
Обернувшись, Абберлин видит город, уже не белый, а серо-красный. Приглядевшись, он узнает Кросс-Плейн. Башню с часами. Королевские сады Кью. Белоснежную издали тушу Альберт-Холла.
– Иди, – предлагает женщина в белом. – Тебе туда.
Город меняется, он тасует районы, как шулер – карточную колоду. Но взгляд Абберлина притягивает черное пятно, оно как язва на теле Лондона.
– Правильно. – Женщина стоит за спиной. Ее прохладные руки ложатся на виски, сжимают. Абберлин уверен, что если ей захочется, то его голова треснет.
– Смотри, – шепчет Смерть.
Улица. Площадь. Тени людей. Констебль курит. Смотрит на звезды. В его голове копошатся мысли, и Абберлин тянется к ним.
Да, скоро Рождество. И над подарками следует подумать.
– Нет, – Смерть непреклонна. Нельзя отвлекаться, Абберлин. И ты поворачиваешься туда, куда указывает она. Улочка. Черное
Констебль покидает пост. Он идет медленно, слегка прихрамывая. И неуклюжесть его походки даст тому, другому, несколько дополнительных секунд. Секунда – это много, тебе ли не знать, Абберлин.
Мужчина тянет спутницу. Отблеск бледной луны падает на ее лицо. Всего мгновение, но тебе хватает, чтобы узнать. Впрочем, ты и так знаком с ней, пусть и мертвой.
Взмах ножа по горлу. Падение тела, глухой удар о мостовую. И треск рвущейся ткани.
– Пусти, – Абберлин умоляет.
– Ты ничего не изменишь.
Он и не будет менять. Ему надо лишь увидеть. Узнать.
– А ты уверен, что хочешь знать?
– Да.
И смерть отпускает.
Ты бежишь, но медленно. Во снах тяжело бегать, Абберлин. Воздух густой, как вода или сироп. Глотай, пей, чтобы до дна, до мостовой, по которой расползается лужа крови. И человек подымается. С кожаного фартука его стекают целые потоки. И руки тоже красны.
Он отступает от тела, удивленный тем, что сотворил. Он поворачивается на эхо шагов и торопливо, неуклюжей рысцой бежит к переулку. Ты пробиваешься следом. Каждый шаг дается с трудом. Но ты сумеешь…
– Беги, – приказывает Смерть. – Быстрее, Абберлин. Или он уйдет. Тогда я вновь буду плакать. Это огорчительно, так часто плакать.
Ты настигаешь его у стены, на которой он выводит надпись, ту самую, привлекшую внимание Чандлера. Ты пытаешься схватить убийцу, но проходишь сквозь плотное его тело.
– Не вмешивайся, Абберлин…
Он должен. Лицо. Взгляда хватит, чтобы подтвердить… или опровергнуть… та догадка слишком безумна, чтобы иметь право на жизнь. Ты ведь никому не сказал, Абберлин. Тебе страшно, ведь если ты прав, то…
Взгляни.
Лицо в тени, но Смерть сотрет все тени для тебя. Ей хочется сделать приятное, вы ведь так давно знакомы.
– Эй, – ты окликаешь человека, который снимает кожаный фартук.
Тебя не слышат. Человек наклоняется и вытаскивает откуда-то тюк. В тюке – черное пальто и перчатки.
– Эй!
Медленный поворот. Приоткрытые губы. Растянутые, расплывающиеся черты, как будто не лицо ты видишь, а маску. Узнаешь?