Алмазы - навсегда
Шрифт:
– Моя дорогая Шаролта, ты совершенно права, - серьезно согласился старик, - но сказать по-немецки "не знали ничего настоящего" нельзя, слишком вычурно звучит. Хотя ты делаешь поразительные успехи в языке.
Говоря так, старик быстро оглядел комнату даже подошел к двери, ведущей в спальню, постоял секунду-другую и, не обнаружив ничего, что показалось бы ему подозрительным, уютно устроился на диване, подоткнув под спину кожаную подушку.
– Вы забыли, что моя мама говорила по-немецки. Пусть они считают, что я ничего не могла запомнить, но мне исполнилось два года, когда мама умерла, а в два года уже можно соображать. Мама умерла сразу после падения той, предыдущей республики. Но эти события не связаны, это была частная смерть, так говорит отец,
– Жужи нет, потому что сегодня особенный день, сегодня мне исполняется пятнадцать с половиной лет, и отец разрешил мне провести день по своему усмотрению. Конечно, я попросила позвать вас, а потом строго-настрого наказала, чтобы в моих комнатах не было, кроме нас, ни одной живой души, даже душки доктора. В конце концов, есть телефоны, они натыканы по всему дому, вплоть до гардеробной. Жужа принесет поднос и немедленно уйдет, а мы будем пить чай с печеньем и пирожными. Для вас есть еще и кагор, того дивного цвета, что так ценится в Трансильвании, - девочка подняла руки к вискам.
– Как тяжело, оказывается, беспрерывно говорить, у меня закружилась голова. Это у всех так? Вам, должно быть, трудно рассказывать мне длинные истории, у вас тоже головокружение от этого?
– Помолчи, детка, не надо утомляться. Я помогу тебе накрыть стол, старик с легким вздохом сожаления покинул уютный диван, подошел к больной и положил ей на лоб свою иссохшую кисть.
– Голова сейчас пройдет, без капель пройдет. О чем рассказать тебе сегодня? Какую тему ты избираешь?
– Старик сжал виски девочки большим и средним пальцами, слегка помассировал и приготовился проделать пассы другой рукой, но его подопечная неожиданно и резко вскочила, оттолкнув его. В ярком свете переливающейся громадной люстры сверкнул голубой камень на руке старика.
– Все прошло, - девочка пристально посмотрела на учителя, глаза у нее заслезились от напряжения.
– Я сама, я сама справлюсь с собой. Я знаю, что вам сказал отец. Дело совсем не в немецком языке, конечно, немецкий сейчас нам всем пригодится, но вы же видите, я говорю совершенно свободно, не хуже, чем на родном наречии. Отец просил вас вести со мной развивающие беседы, он, конечно, не сказал, сколько учителей перебывало в этом доме и, разумеется, не упомянул, чем педагогические неудачи для некоторых из них закончились. На самом-то деле, он не собирается меня ничему учить, он считает, что это совершенно бессмысленная затея, ведь я - ненормальная. Я же ничего не могу запомнить и повторить, я же - вот, - девочка опять села, слегка развела колени, опустила руки, сгорбилась и уставилась в пространство мутным, ничего не выражающим взглядом, - вот, - ее лицо с трудом выбиралось из плена, глаза сфокусировались на учителе, опять заслезившись, - они и не узнают меня другой, зачем? Так лучше для всех. И те, предыдущие учителя, получили, что заслуживали. Они чересчур охотно согласились с отцом, кому-то из них были нужны деньги, кому-то безопасность и свобода, какая разница. Но вы - вы другое дело. Вы сразу догадались, что со мной все в порядке, вы меня раскусили, вы первый человек, кроме мамы, который говорит со мной нормально. Я люблю вас, господин учитель! Только при вас я чувствую в себе достаточно желания, чтобы жить, правда-правда, при вас я всегда испытываю прилив сил, мне двигаться легче, говорить легче.
Девочка, действительно, быстро заходила по комнате, склонив голову к плечу. Видимо она услышала шаги в коридоре, потому что внезапно подошла к двери, сильно толкнула створки и отскочила в сторону, тотчас преобразившись в вялое бледное растение.
Горничная в светлом платье и кружевном передничке внесла тяжелый поднос, слегка испуганно и настороженно глядя на хозяйку: - Барышня, вам пора принять капли, а я пока накрою на стол, - только после этого обратилась к гостю.
– Здравствуйте, господин Генрих!
Девочка заговорила резким неприятным голосом: - Оставь поднос, Жужа, и иди, разве отец не предупредил тебя?
– Но, барышня...
Девочка
– Я ухожу, уже ушла, не волнуйтесь, пожалуйста, не волнуйтесь.
Створки двери закрылись, словно сами собой. Девочка опустила руки и рассмеялась. Старик тем временем снял салфетку с подноса и быстро высыпал белый порошок в бокал с зеленоватой жидкостью.
– Детка, капли лучше все-таки принять.
На руке его, когда он передавал бокал своей странной ученице, снова сверкнул голубой брильянт.
– Да, конечно. Мне нравится пить капли с вами, они приобретают особый вкус, как и весь мир - с вами, и потом, после, мне часто делается так весело и легко. Отец очень доволен. Да, вы спросили, какую тему я сегодня избираю. Сейчас скажу, после того, как мы выпьем чай, сегодня заварили на травах, вам понравится. Но я что-то очень много болтаю сама, а ведь мне есть о чем спросить учителя в этот особенный день, - последние слова она выделила голосом.
– Пожалуйста, подойдите к бюро в том углу, достаньте коричневую шкатулку, там подарок для вас, сегодня я хочу сделать вам подарок в честь моего дня рождения, - девочка как-то странно усмехнулась.
Пока старик исполнял ее просьбу, отвернувшись к старинному бюро, пока искал шкатулку, она успела извлечь из складок парадного платья флакон темного стекла и вылить его содержимое в чашку с чаем. Старик вернулся к столу и открыл шкатулку, глаза его загорелись:
– Моя дорогая Шари, я не смогу принять столь щедрый дар, увы, мне придется рассказать твоему отцу. Это очень дорогой и крупный камень, я даже не предполагал, что в вашей стране есть такие алмазы. Ты знаешь, ведь все крупные алмазы известны и имеют собственные имена. Так что придется нам признаться твоему отцу, он не будет сердиться и вернет камень на место, немедленно.
Но глаза и пальцы господина Генриха говорили нечто прямо противоположное его словам. Сделав над собой усилие, старик положил алмаз в шкатулку, взял чашку и выпил чай не отрываясь.
– Да, действительно, у этого чая приятный вкус. Но я, пожалуй, предпочту кагор на будущее. Вопрос о камне закрываем, вне всякого сомнения. Итак, о чем мы с тобой будем вести речи?
Щеки больной порозовели, в глазах появился блеск, весь ее вид свидетельствовал о слабом наркотическом опьянении. Она заговорила без обычной растяжки гласных и без внезапных пауз: - Об этом камне, ладно, пока забудем, но вы расскажите мне о вашем камне, том, что у вас на пальце. Я слышала, голубые алмазы носили отравители. А как к вам попал такой алмаз? Поверьте, мне очень важно знать, жизненно важно.
Старик испытующе посмотрел на Шари, что-то решая про себя, но отвечать начал без запинки, тотчас: - Это не секрет. Кольцо перешло ко мне от одной несчастной русской графини. Это случилось очень давно, когда я был не намного старше тебя, и пальцы у меня были такие же стройные и тонкие. Она умирала оставленная всеми, преданная друзьями и почитателями, оболганная. Кроме меня, помощника фармацевта (я говорил тебе, что жизнь моя складывалась довольно прихотливо, не всегда я был учителем языков, как не всегда был стар), никого не оказалось рядом с нею в последнюю для нее ночь. У нее не нашлось денег на настоящего врача, а я еще днем принес ей сердечные капли из аптеки, да так и остался, видя, к чему идет дело.
– Она была красива?
– неожиданно ревниво спросила девочка.
– Ну что ты, куда ей до яркой красоты женщин твоей страны; там, на севере, все кажется бледнее. Скажем, она была типичной представительницей того времени и того типа женщин, которые считались красивыми, но время проходило, и от их обаяния не оставалось и следа. Я провел всю ночь около ее постели, держал ее за руку, слушал, как она бредит, и ничего не мог для нее сделать.
– Неужели в той стране не было бесплатных врачей, ведь к умирающим обязаны приходить. А у нас есть бесплатные врачи, отец говорил, - девочка не сомневалась в правдивости слов учителя, но удивлялась.