Алое на черном (сборник)
Шрифт:
– Думаешь, он хотел, чтобы мы пришли сюда? – спросил удивленно.
– Не знаю, давай просто взглянем. – Дэн спрыгнул на палубу, осмотрелся.
На палубе не было ничего, достойного их внимания. Сломанные скамьи и мусор не в счет. В рубке тоже не оказалось ничего интересного, но здесь Дэн задержался подольше, внимательно изучая стены. Что искал, он и сам не мог сказать, но внутренний голос велел быть настороже, чтобы не пропустить что-нибудь действительно важное.
Люк, ведущий в трюм, проржавел. Дэну пришлось приложить усилия, чтобы его открыть.
В трюме было темно, света, проникающего в мутные, затянутые паутиной иллюминаторы, один из которых был разбит и щерился осколками стекла, едва хватало, чтобы осмотреться. Если когда-то это мрачное место и служило Туристу кают-компанией, то вкусы у него были явно спартанские. Из мебели в трюме имелся лишь сбитый из сосновых досок лежак с прогнившим от сырости тюфяком да колченогий стул. Дэн присел на край лежака, потер виски. По всему выходило, что они пошли по ложному следу…
– Что это? – Матвей носком кроссовка поддел лист старой газеты, присел на корточки, присмотрелся. – Дэн, видишь эти пятна? Похоже, это кровь.
Кровь была и на тюфяке. Если, конечно, бурые пятна – это кровь, а не что-то другое. И появиться они могли в любое время, да хоть на прошлой неделе, но сердце забилось вдруг отчаянно быстро. Дэн вскочил на ноги, сдернул тюфяк на пол и перестал дышать…
На досках лежака чем-то очень похожим на кровь с детской старательностью было выведено «127», только им с Ксанкой понятное число. Сто двадцать седьмой сонет Шекспира – вот что это означало! Любимый Ксанкин сонет, тот, который Дэн за эти годы выучил наизусть. Ксанка была в этом трюме, лежала на этой самодельной кровати, оставила ему послание, написанное кровью. Она ждала, что он станет ее искать и найдет, а он даже не попытался…
– Что это? – Матвей растерянно взъерошил волосы.
– Это написала Ксанка.
– И что это значит?
– Это сто двадцать седьмой сонет Шекспира, ее любимый сонет. Она была в этом чертовом трюме, надеялась, что я ее найду. Ее саму или вот это послание…
– Даже если это так, то что она делала на дебаркадере? Это же территория Туриста.
– Территория Туриста… – повторил Дэн, прислушиваясь к шуму в висках.
– И кровь, значит, тоже ее. Ничего не понимаю.
– Нам нужно поговорить с Васютиным. – Дэн еще раз посмотрел на оставленное тринадцать лет назад послание, направился к выходу. – Заскочим в поместье, возьмем фотоальбом.
– Зачем? – спросил Матвей.
– По дороге объясню.
В поместье возникла заминка. Альбом хранился у Леси, а Леси нигде не было видно. Зато Гальяно, взбудораженный рассказом про волков, болтал без умолку, убивался, что не оказался рядом в тяжелую для них годину. Туча большей частью отмалчивался, наверное, переживал за Ангелину или злился на нее за то, что она проигнорировала предупреждение Васютина. Шаповалов в поместье не остался, вежливо отклонил предложение пообедать, с достоинством удалился. Даже не стал выслушивать благодарности. Все были так поглощены случившимся в лесу, что не поинтересовались,
Леся появилась, когда они уже потеряли терпение, мышкой прошмыгнула в приоткрытые ворота. Значит, тоже, наплевав на предупреждения и инструкции, выходила за территорию. Ох уж эти женщины…
– Леся! – Дэн окликнул девушку, когда она была уже у главного корпуса. – Леся, можно вас на минутку?
Она испуганно замерла, точно раздумывая, стоит ли откликаться на его зов, а потом решительно тряхнула головой, направилась в их сторону. В джинсах и маечке она больше не выглядела библиотечной мышью. Вполне себе современная девчонка.
– В лесу опасно, – сказал Дэн, пытаясь за стеклами очков поймать Лесин взгляд. – Вы не забыли про волков?
– Не забыла. – Она улыбнулась. – Только я не была в лесу, я ходила в Макеевку. Директор тамошней школы просил помочь ему с подготовкой экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне. Так вышло, что я единственный знакомый ему историк.
Леся говорила запальчиво и страстно, так, как всегда говорила о любимой работе, но Дэн знал – она врет. Или не говорит всей правды. Доказательством тому был пепел, забившийся за отвороты Лесиных брючек. Леся была на Чудовой гари. Да что же их всех туда тянет?!
– А вы меня искали? – Она поправила болтающуюся на плече объемную торбу.
– Искали. – Он кивнул. – Нам нужен фотоальбом.
– Могу я спросить зачем?
– Хотим показать Васютину, уточнить кое-что.
– Вы едете в город? – Леся, кажется, обрадовалась. – Возьмите меня с собой, пожалуйста! Мне нужно в районный архив. Это для школьной экспозиции. Вас ведь не затруднит.
Затруднит… Им с Матвеем есть что обсудить без посторонних ушей, а вот причин отказать Лесе в такой маленькой просьбе нет.
– Мы будем только рады. – Дэн нашел в себе силы улыбнуться.
– В таком случае я быстро! Переоденусь и возьму альбом. – Леся почти бегом направилась к флигелю.
Ее не было и в самом деле недолго. По случаю выезда в город она переоделась в короткое льняное платье, еще больше подчеркивающее ее почти детскую хрупкость. И в дороге она вела себя тихо, не приставала с расспросами, молча смотрела в окно. В некотором смысле Леся была идеальной женщиной.
Архив располагался на окраине города. Они высадили Лесю у обшарпанного крыльца, сами направились в центр на встречу со старшим следователем Васютиным.
– …Не понимаю, что вы от меня хотите! – Васютин сдернул с носа очки, отложил в сторону снимок графини Шаповаловой, который разглядывал целых пять минут.
– Та девочка, которую тринадцать лет назад достали из реки, была похожа на эту женщину? – спросил Дэн.
– В каком смысле похожа?
– Скажем, как мать и дочь. Ксанка была почти точной копией вот этой женщины. – Дэн постучал пальцем по снимку. – Разумеется, с поправкой на возраст, одежду и прическу.
– Ничего общего. – Васютин покачал головой. – Даже с учетом всех возможных поправок, та девочка не имела ничего общего с этой женщиной.