Алпамыш
Шрифт:
Если с Караджаном и с конем беда
И калмык в байге взял первенство — тогда
Право на тебя возьмет он от суда.
[25]
Если он придет, что сможешь ты сказать?
Стать его женой как сможешь отказать?
Не пойдешь добром — он может силой взять.
Как аркан такого горя развязать?!
Как
о
м Барчин-бедняжке жить?
Мне-то как с таким позором тяжким жить?
Для чего тогда мне жизнью дорожить?
Лучше б самому мне голову сложить!
У себя в стране я важный бек, сардар, —
Здесь, в чужом краю, меня постиг удар.
Горя и стыда чем угашу пожар,
Если он погиб, мой конь, мой Байчибар?
Если я его разыскивать пойду,
Я свою погибель в странствии найду;
Здесь оставшись, тоже попаду в беду, —
Я ведь безоружен и лишен коня.
Если калмык
и
придут — найдут меня,
На какие муки обрекут меня!
Все они с оружьем, на лихих конях,
Луки за плечами и мечи в руках, —
Сразу же меня убьют, затопчут в прах —
И моя застынет кровь на их мечах!
Если ж не убьют, то силой увезут,
От моей кудрявой, милой, увезут,
Свяжут, как овцу, и в рабство продадут.
Э, увяли все мои надежды тут!
Барчин-аим между тем взяла подзорную трубу Алпамыша и, глядя на приближающихся коней, такое слово говорит:
— Курухайт, Чибар, конь моего тюри!
Веселей скачи, не отставай, смотри!
Для тебя яйлой высокогорной будь
Белая моя девическая грудь!
Волосы мои на щетку отдаю,
Чтобы чистить шерстку мягкую твою;
Конюхом твоим я стану навсегда,
Если ты вернешься невредим сюда!
Конь алмазноногий, первым доскачи,
Снежные холмы грудей моих топчи,
Только с милым другом нас не разлучи!
На Барчин-аим, бедняжку, посмотри, —
Курухайт, Чибар, конь моего тюри!
Сердца моего кибитка так чиста,
Все еще пока не убрана, пуста.
Пусть
Сердца моего девичьего юрта!
Телом и лицом подобная цветку,
Горя я не знала на своем веку,
Неужель достанусь в жены калмыку?
Так уйми, Чибар, мой безутешный плач!
На тебя тумар надела Калдыргач,
Чтобы ты не ведал в скачке неудач.
Пестовал тебя и холил Байбури, —
Курухайт, Чибар, конь моего тюри!..
На холме стоит Барчин и смотрит вдаль.
Жалко Алпамыша и себя ей жаль.
Нетерпенье жжет, гнетет ее печаль.
Что ей даст байга, что ей судьба сулит?
Барчин-ай в трубу все пристальней глядит,
Видит — степь вдали как будто бы дымит, —
Но не дым в степи, а пыль вдали пылит.
Сердце Барчин-гуль тоска сильней щемит…
Кони, кони мчатся! Все ясней, видней!
Можно и отдельных различить коней!
Вот и Байчибар, и, рукавом маша, «Курухайт!» —
кричит Барчин, едва дыша.
До ушей Чибара долетел призыв.
Гриву распустив и уши навострив,
Голову на нежный голос повернув,
Он вперед рванулся, повод натянув,
Так что крепкий повод разорвался вмиг:
Второпях, как видно, Караджан-калмык
Коротко чрезмерно повод подвязал,
Сам о том забыл, — да вот и оплошал!
Видит лишь теперь поруху Караджан, —
Не теряет все же духу Караджан,
За высокую он держится луку,
Гикает, кричит он грозно на скаку,
Небо, содрогаясь, внемлет смельчаку,
Кокальдаш отстал, ой, горе калмык
у
!
Караджана конь, как ураган, понес,
Кокальдаш вдогон кричит слова угроз:
— Брату своему вонзил ты в сердце нож,
Со своим конем в могилу попадешь!
Для кого жену у брата отобьешь?
Маленьким не умер, так теперь помрешь!