Алтайские сказки
Шрифт:
Язык птиц и зверей мальчик хорошо понимал, пчёл и кузнечиков внимательно слушал. Он и сам то зажужжит, то застрекочет, то как птица защебечет, то засмеётся как родник. Дунет мальчик в сухой стебель — стебелёк поёт, тронет мальчик пальцем паутинку — она звенит.
Вот однажды ехал мимо молочного озера Ак-каан верхом на рыжем коне. Услыхал Ак-каан нежный звон.
«Это не птица поёт, не ручей бежит»,— подумал Ак-каан.
Перегнулся он через седло, раздвинул кусты и увидал круглолицего мальчика.
Мялыш сидел
— Как тебя зовут, дитя?
— Моё имя Рысту — Счастливый.
— Кто твой отец? Где мать? Кто тебя кормит, поит?
— Отец мой — синяя гора, мать моя — молочное озеро.
— Хочешь быть моим любимым дитятей, Рысту? Я сошью тебе соболью шубу, покрою её чистым шёлком, дам тебе проворного иноходца, подарю серебряную свирель. Садись, малыш, на круп моего коня, обними меня покрепче, и мы полетим быстрее ветра к моему белому шатру.
Рысту прыгнул на круп коня, обнял Ак-каана, и конь помчался быстрее ветра.
Было у Ак-каана двое детей: сын Кез-кичинёк и дочь Ка-ра-чач.
Услыхали они ржание коня, выбежали навстречу отцу, стремя поддержали, коня расседлать помогли.
— Что ты привёз нам, отец?
Ак-каан схватил Рысту за шиворот, поставил его перед своими детьми:
— Вот какой привёз вам подарок! Дайте ему серебряную свирель, и он будет играть вам песенки днём и ночью.
Но Рысту играть на серебряной свирели не захотел. Он от обиды слова вымолвить не мог.
— Не хочешь моих деток потешить,— рассердился каан,— будешь, непокорный мальчишка, мой белый скот пасти!
И вот днём без отдыха, ночью без сна перегонял малыш Рысту стада с пастбиш,а на пастбище туда, где трава слаще, где вода чище.
Летом солнце нещадно жгло малыша, зимой мороз пробирал
до костей. Мягкие его сапожки скоробились, лёгкая шубка присохла к плечам. Глаза научились слёзы лить. Но никто ему cnt-.j HP отёр, никто вместе с ним не заплакал.
Однажды летним днём зацепился малыш сапожком за сухой корень, споткнулся, упал лицом в траву, а встать не может, ослаб… Так лежал он в траве и вдруг слышит — муравьи говорят:
— Когда зтот Рысту на синей горе у молочного озера жил, он плакать не умел.
— О чём же так горько он теперь плачет?
— Ноги его стёртые болят, руки его натруженные устали.
— Да, тяжело ему день и ночь за стадом ходить.
— А сказал бы Рысту, как перепел детям своим говорит: «Пып?» — и коровы, как перепелята, не сдвинулись бы с места.
— А крикнул бы он, как коростель кричит: «Тап-тажлан!»— и коровы поиграли бы с ним на лугу.
— Пып! — молвил Рысту по-перепелиному.
Коровы тут же .легли.
— Тап-тажлан!
Коровы поднялись с травы, плясать начали.
Теперь малыш повеселел. Он сидел на берегу реки и щебетал, играя с береговыми ласточками. А коровы песни пели и плясали
Узнал об этих забавах Ак-каан, как туча посинел, как гром загремел:
— Коров пасти не хочешь? Будешь масло сбивать!
Поставили малыша к большому чану с молоком, дали в руки
длинную палку-мутовку и заставили крутить её день и ночь. Руки мальчика отдыха не знали, сомкнуть глаза он ни на миг не смел.
Семья каана, гости, даже слуги ели лепёшки с маслом, а малыш Рысту и сухой лепёшки не видал.
— Хочешь, угощу? — смеялась Кара-чач.— Сыграй па серебряной свирели! Вот лепёшка, вот свирель.
— Это я принёс свирель! — закричал Кез-кичинек.
— Нет, я! — крикнула девочка и вцепилась брату в волосы, Кез-кичинек размахнулся, хотел было ударить сестру, но Рысту сказал:
— Пып!
И рука девочки прилипла к волосам брата, рука мальчика — к плечу сестры.
— Что с вами, дзти мои? — заплакала мать, обнимая сына и дочку,— Почему такая бода с вами случилась? Лучше бы зтот мальчишка прилип к своей палке-мутовке.
— Пып! — тихонько прошептал Рысту, и каанша прилипла к своим детям.
— Что случилось? Почему все плачут, а ты один смеёшься, непокорный Рысту? — рассердился каан.—Отвечай, что с моими детьми? Нэ ответишь — голову твою отрублю, сердце твоё проколю!
— Пып!
И каан остался стоять рядом со своей женой: в одной руке пика, в другой нож.
А малыш Рысту бросил палку-мутовку, толкнул ногой большой чан, срезал сухой стебелёк, дунул в него и запел.
Слушая эту песенку, каан дрожал, как мышь, каанша стонала, как большая лягушка, дети тихо плакали.
Пожалел их малыш, правую руку вверх поднял, его круглое лицо заалело.
— Тап-тажлан! — крикнул он.
Каан, каанша, Кез-кичинек, Кара-чач — все четверо в ладоши захлопали, ногами затопали, приплясывая, из аила выскочили.
А счастливый Рысту шагнул через золотой порог, на золотой ханский помост взошёл.
Один раз поскользнулся, в другой кувыркнулся, рассердился на самого себя, самому себе «Пып!» сказал и тут же к золотому помосту прилип.
Посидел-посидел, кругом поглядел — белый чистый войлок ханского шатра туго натянут на прочные жерди.
Небо только через дымоходное отверстие увидеть можно — маленький синий клочок, величиной с ладонь.
Душно стало счастливоьгу Рысту в белом ханском шатре на золотом помосте.
— Тап-тажлан!
Помост подпрыгнул, малыш к дымоходному отверстию подскочил, наружу выскочил, на землю упал, встал и побежал к молочному озеру, к синей горе. Из озера молока ладонью зачерпнул, напился. На синей горе шалаш себе поставил.
В том шалаше малыш Рысту и поныне живёт. Поёт свои счастливые песни, играет на стеблях цветов, будто на свирели, паутинные нити пальцами перебирает, и паутинки в ответ тихим звоном звенят.