Альтер эво
Шрифт:
– Я же сказал: первые очень хотели улучшить вам тут все, – тоном вселенского терпения проговорил паладин. – Что, духовное развитие – плохо, по-твоему? А в космосе вам делать было нечего. Вы бы не успели. Сделали бы планету непригодной для жизни раньше. А сейчас – только посмотри, каких мы осознанных пользователей вырастили. Вот взять тебя: уж на что наплеватель – есть такое слово? – а мусор ведь сортируешь.
Марку было бы несказанно приятно, если бы сейчас на перекресток выехало что-то достаточно большое и тяжелое. Пытаясь сдержать лавину в собственной голове, он ухватился за то, что подвернулось под руку:
– Что же такое нетипичное и редкое у нас произошло?
–
Отодвинув прочие мысли на второй план, Марк попытался представить. Ретривер не может наблюдать сам себя – это инфофизический закон, так учил Йор… Фу-ты. Но тем не менее. Если же ретривер наблюдает ретривера, который в этот миг наблюдает первого ретривера, который…
– Да-да-да! – дробно покивал паладин. – Получается такой бесконечный тоннельный эффект, все равно что стать с видеокамерой перед зеркалом. Откровенно говоря, аномалия. Ты же в курсе – наблюдать означает получать, а взаимодействовать означает создавать, а поскольку они видели друг друга – они взаимодействовали: то бишь это было не просто наблюдение, а контакт. Обоюдосторонний. Когда инфопоток зацикливается, данные начинают дублироваться, пределы и вероятности меняются со скоростью информации – ай, вы же еще не знаете этой скорости, – ну, неважно; в общем, страшное дело. То есть это мы так подумали, что дело наверняка страшное, поскольку еще ни разу такого не видели, и всем это показалось очень многообещающим.
– Многообещающим, значит, – тупо повторил Марк.
– По первости – безусловно, – заверил его пал. – Потом новизна немного спала, и стало ясно, что ничего особенного в целом у вас не происходит. Первым наскучило, и они ушли. Потом еще кое-кто забредал… Но и они ушли в итоге тоже.
– Так сейчас у нас в альтернативе… палов больше нет?
– Ну, заглядывают изредка на минутку-две. – Йорам довольно улыбнулся. – Лично я не терял надежды дольше всех. Но, если честно, и мне уже поднадоело.
Марк помолчал. Моргнул.
– И… что теперь?
Паладин вдруг как-то разом поскучнел, перестал улыбаться, заложил руки в карманы своего длинного халата-мантии и побрел куда-то прямо посередине проезжей части.
– Да и ничего. Ровным счетом.
– Погоди… – Нагнав его, Марк едва поборол желание схватить пала за плечо и развернуть лицом к себе. – Так зачем ты мне это рассказал?
– Я добрый, – безучастно уронил паладин, не сбавляя хода.
– Дерьмо собачье.
– Почему это? Ты же так отчаянно пытался найти между этими двумя – Майей и Старковым – связь. А я просто подарил тебе это объяснение. Я вообще очень долго с тобой возился, разве нет? Мне понравился твой потенциал. Но если бы его не направили в нужное русло, ты бы очень юным закончил, не начав, в каком-нибудь месте лишения свободы. Скажи спасибо.
– Спасибо?! Ты мне только что наговорил…
– Эй! – Паладин резко остановился, со строгим видом поднял палец и погрозил Марку. – Любая информация – огромная ценность. Передавая тебе ее, я щедро тебя одариваю, поскольку открываю тебе новые возможности для развития. Скажи спасибо.
В словах пала прозвучало что-то новое – почти угрожающее, хотя вроде бы и нет, но шерсть на руках от этого голоса сама собой вставала дыбом. Похожим тоном паладин говорил, сжимая в кулаке синицу.
– Спасибо, – сквозь зубы выплюнул Марк.
– Вот и хорошо. Думаю, на этом и закончим. Ты давно в последний
Квази-Йорам оправил на плечах мантию, придирчиво снял с рукава соринку.
– Что?
– Давно, – кивнул паладин сам себе, поджав губы. – Уровень глюкозы в крови слишком низкий. Мозгу не хватает. Совсем скоро твое внимание отключится. Прощай.
– Что???
– ПРО-ЩАЙ, – по слогам повторил пал, отсалютовал Марку двумя пальцами и исчез.
Сидя на полу, Майя гадает, для чего использовалось это помещение прежде. Оно ниже уровня земли, хотя под потолком все-таки имеются два оконца – слишком маленькие, чтобы питать на их счет какие-то надежды. Никаких машин и механизмов, которые, по представлениям Майи, должны обитать в подвалах (генераторы? паровые котлы?), здесь тоже нет. Здесь вообще ничего нет, кроме них с Давидом и нескольких лампочек в потолке, которые Оскар, отведя их сюда, в странном припадке заботы оставил включенными. В итоге Майя приходит к выводу, что благотворительная религиозная организация хранила в этом подполе банки с огурцами.
– Как ты мог так сглупить? – нарушает тишину последней четверти часа Майя. – На нем же клейма ставить негде.
– Боюсь, я хотел произвести на тебя впечатление.
Давид, который сидит спиной у противоположной стены, потягивается и сползает чуть ниже. Пол под Майиной попой очень холодный.
– Что ты для него делал?
– Так, ерунду всякую. Ничего серьезного. – Отсутствие энтузиазма в голосе намекает, что Давид не хотел бы распространяться на эту тему, но Майе все равно.
– Какую именно ерунду? Бил людей? Может, пытал людей? Убивал? Что именно из этого у вас тут ерундой считается?
– Эй, – в тоне Давида звучит предостережение. – Нет никакого «у вас тут». Я был малой, поссорился с отцом, прибился к банде. Кантовался с ними какое-то время. По большей части дрался, да. Впитывал идеологию. Но никогда не был достаточно важной птицей, чтобы мне что-то поручали серьезное, да и идеология не зашла. Ушел от них по-доброму.
– «По-доброму»… – мрачно передразнивает Майя. – Так эта банда, значит, еще и с идеологией. Что это за слово, которым ты его называл?
– Банда – это я упрощаю, для тебя. Если хочешь – мафия. Якудза. Когда война прекращается, военные, знаешь ли, податься могут не много куда, а умеют очень даже много чего. – Давид откидывает голову, зажмуривается и массирует себе затылок. – Даймё – это были крупные феодалы в Японии, со своими армиями и всяким таким, самурайская элита. Язепс Иванович любит такие ассоциации. Доблесть и честь, служение, традиции, верность главарю. Но, как я и говорил, со служивыми общаться сложно – у них голова как-то иначе повернута. Уж не знаю, оттого они военными становятся или, наоборот, такими делаются, оттого что служили, а все результат один: хрен там поймешь, что там у них на уме. А он еще из каких-то особых войск – гвардеец, что ли, или из разведки.
– Да уж куда мне понять, – ворчит Майя, пытаясь стянуть под попу кусок толстовки побольше, для тепла. – Доблесть и честь… Войны, по-твоему, ради чести ведут, да? Ради традиций? Да этот твой даймё из тебя выбьет все, что ты знаешь, забесплатно, просто потому что так выгоднее.
Произнеся это, она вдруг понимает, что прямо сейчас должна быть очень напугана. Смертельно напугана. Она еще в кабинете у этого Язепса Ивановича, когда на нее накатило, должна была переписаться со страху. И потом еще разок – когда увидела его взгляд после своей речи. Взгляд поверх ствола – заинтересованный, оценивающий, с первыми проблесками алчности: как будто рыбак рассчитывал на окушка, а леску тянет так, будто на крючке аж голубой тунец.