Альтернативная история

Гаррисон Гарри

Фердинанд и Изабелла были не одиноки. Тут же в числе пленных находились султан Мухаммад и его мать. Царственную четверку связали за шею одной веревкой, конец которой крепко сжимал самый бравый из воинов-ягуаров Монтесумы.

В сторонке скромно стоял Христофор Колумб, окруженный витязями-орлами — тем самым «грузом», которым он пренебрег, сочтя, что трюмы, битком забитые золотом, ценнее корабля, заполненного послами дикарей. Чутье торговца его обмануло, и неопровержимым доказательством этому явилось недавнее сражение.

Со всей предосторожностью, чтобы не потерять

равновесия в высоком, как башня, головном уборе, который новые подданные водрузили на него, Владыка Хисдай ибн Эзра и Кецалькоатль в одном лице жестом подозвал к себе Дауда.

— Все это неправильно, — прошептал он.

— Потерпи немножко, авось понравится, — предложил Дауд.

— Но это же богохульство! — продолжал Хисдай, стукнув кулаком по подлокотнику трона. — Господь говорит: «Да не будет у тебя других богов, помимо Меня!»

— Но ведь у тебя самого нет других богов, помимо Него, отец? А если твоим новым подданным угодно молиться еврею, то они не первые. Дай им только время, — может быть, они полностью примут нашу веру. Я им скажу: если иудаизм достаточно хорош для вашего Владыки Кецалькоатля, он должен быть хорош и для вас! Это не займет много времени. Моше ибн Ахия всего лишь раз рассказал им о лошадях, когда мы прибыли в Танжер, — и ты сам видел, как они ловко управились с кастильской кавалерией.

— Да, но чтобы потом съестьнесчастных тварей!

— Да, есть у них свои маленькие странности…

Хисдай стал все обдумывать. К несчастью, его размышления были прерваны королевой Изабеллой, которая решила выказать свое высочайшее неудовольствие плевком ему в ноги и обозвала его таким словом, которое выдавало полное незнание ею уклада семейной жизни евреев. Два воина-ягуара выскочили вперед, чтобы покарать ее за святотатство способом, который своей откровенностью очень бы пришелся по душе инквизиции. Только вопль ужаса, который испустил Хисдай, заставил их опустить свои утыканные обсидиановыми шипами боевые дубинки, облепленные осколками черепов и остатками мозгового вещества, приставшими к ним в ходе последней битвы.

Сам Монтесума, низко кланяясь, явился пред лицом избранного им бога:

— О величественнейший Владыка Кецалькоатль, всемогущий Пернатый Змей, творец мира и наук, какова будет твоя воля? Что нам делать с бесстыжими демонами, которые отважились напасть на избранную тобою крепость, и с теми, кто так плохо ее оборонял до сего дня? — Его невообразимая помесь иврита, арабского, арамейского, кастильского, греческого и латыни была на самом деле более чем приличной для человека, который нахватался понемногу из разных языков за время плавания на борту корабля.

— Он имеет в виду королей, — шепнул Дауд. — И католических, и мавританских. И Гранаду.

— Я понимаю, кого и что он имеет в виду, — едва слышно огрызнулся Хисдай. — Только вот ума не приложу, почему под всеми этими дикими прозвищами он имеет в виду меня. Ну да ладно, а что делать с королями?

— Ну, что-тотебе с ними придется сделать. Твои новые подданные ждут… — Тут Дауд запнулся.

Он видел

последствия нескольких сражений, когда гостил у Великого хана Ауицотля, и точно знал, чего ждут эти люди и как они будут уязвлены, если не получат этого. Он не мог найти выхода из сложившихся обстоятельств, который бы не подразумевал нововведений в отцовской вере и в то же время удовлетворил бы Владыку Монтесуму, с чьими пожеланиями Хисдай ни за что не согласился бы даже во имя свободы вероисповедания.

Дауд мысленно бился над этой дилеммой, когда услышал возглас отца:

— Да прекрати же приставать ко мне, Монтесума! Говорю тебе — я еще не решил, что именно с ними делать! Разве с этим нельзя подождать?

— Нет, Всемогущий Владыка, нельзя. Если мы не накормим солнце…

— Что накормим? Дауд, ты лучше говоришь на языке этого человека, чем он на нашем. Может, ты его поймешь. Что он пытается сказать?

Дауд улыбнулся: словно другое, иносказательное солнце ниспослало ему благой луч озарения.

— Не беспокойся, отец, — сказал он. — Я обо всем позабочусь, а ты ступай во дворец. Без тебя пир не начнется.

Хотя Хисдаю и не по нраву было уходить, оставив проблему нерешенной, он был слишком ошарашен, чтобы принять какое-то иное решение, кроме как сделать то, что предложил ему сын. Его окружили воины: с обеих сторон от него встали ягуары, впереди — орлы, и он позволил им отвести себя в великолепные чертоги Альгамбры, где ожидался обещанный пир в честь победы.

Молва о диковинном завоевании стремительно разлетелась среди еврейского населения Гранады, и воспоследовало бешеное ликование. С помощью лингвистически одаренного семейства Моше ибн Ахии евреи, катайцы и всегда прагматичные мавры объединенными усилиями за чрезвычайно короткое время устроили грандиозное пиршество. Повар был в ударе. Во всем городе не осталось ни единого пустого кубка, зато разом опустели все собачьи будки.

Не успел Хисдай занять свое место за пиршественным столом, как появился Дауд и что-то прошептал ему на ухо.

— Задание? — отозвался Хисдай. — Вероломный генуэзец предал нас, и после этого ты хочешь дать ему задание?!

— А почему бы нет? Ведь ты сам пожелал, чтобы тебя не беспокоили.

Дауд ленивым жестом подозвал к себе одну из прислужниц Монтесумы, с глазами лани, поспешившую к нему с подносом, полным прохладных ломтей дыни. Присланные вместе с остальной свитой любимого племянника Великого хана, эти избранные высокородные девы, разумеется, во время плавания были неприкосновенны. Теперь они служили еще одним подарком Владыке Кецалькоатлю и его дому.

Хисдай опустил взгляд:

— Я всегда боялся обрести власть над своими врагами. Ничто не низводит человека до его животной сути так быстро, как возможность немедленной и безграничной мести.

— Это чрезвычайно похвально с твоей стороны. Именно по этой причине я и отправил Христофора Колумба объявить твою волю нашим… то есть твоим новым подданным.

— Мою волю? Как это? Ведь я ее еще не изъявил!

— Я предположил — может, и не совсем точно, — что ты предпочел бы помиловать пленников.