Альянс бунта
Шрифт:
— Да. — Я говорю и киваю на случай, если мой голос будет поглощен огромным пространством.
— Приветствуем вас в Тихоокеанском северо-западном институте. Для нас большая честь, что вы решили присоединиться к нам на этом прослушивании в летнюю композиторскую консерваторию Сиэтла. Можем ли мы уточнить название вашего произведения?
— «Стеллалуна», — отвечаю я.
— Спасибо, Дэшил. Вы можете начинать. Желаю вам удачи.
Я работал над этим произведением больше года. Когда разминаю пальцы и закрываю глаза, музыкальный путь встречает меня, как старый друг, протягивающий руку. Нервы
Я теряю себя.
Где-то там, в темноте, один из самых выдающихся молодых композиторов моего поколения слушает с закрытыми глазами, делает мысленные заметки, оценивает мое мастерство как автора и решает, тот ли я музыкант, который достоин единственного свободного места на этом курсе. Давление момента тяготит меня, но не заставляет сломаться. Оно приглашает меня парить, играть от души, наполнять каждую ноту страстью и чувством, на которые я только способен. И это самое простое, потому что эта пьеса о Кэрри. В один момент она милая и нежная, в следующий — пылкая и смелая, как и моя девушка. Любовь вливается в каждую ноту, которую я играю; даже я могу понять, что зал словно звенит от нее — столько любви, что она могла бы заставить сердце мужчины разбиться.
Когда музыка заканчивается, часть меня словно умирает. За исполнение чего-то столь проникновенного всегда приходится платить, это требует чего-то от тебя, и я с радостью отдаю частичку себя в обмен на возвышенную бурю, которую создаю с помощью клавиш. Я не сделал ни одной ошибки.
Тяжело дыша, я открываю глаза, и холодный пот выступает на моей спине. Нервы снова дают о себе знать. Волна тревоги выбивает из меня всю душу.
Было ли этого достаточно? Боже, достаточно ли? Достаточно ли меня? Черт, кажется, меня сейчас вырвет.
Ножки скамьи скрипят, когда я отодвигаю ее, чтобы встать. Мои ноги не чувствуются достаточно сильными, чтобы поддержать меня. Если я рухну на этой сцене, то никогда не смогу оправиться от позора. Я улечу обратно в Англию и больше никогда не покажусь в этой стране.
Повернувшись лицом к невидимой аудитории, я делаю глубокий вдох… и кланяюсь.
Аплодисменты заполняют зал, и волна шока прокатывается по всему моему телу.
Это не звук хлопков одного человека, вежливо выражающего свое уважение к моему выступлению.
Не звук хлопков моей девушки, восторженно выражающей свою поддержку.
Нет, это какофония звуков, оглушительная и дикая. Хлопает очень много людей. Даже сотни. Я не понимаю.
Когда в зале включается свет, я чуть не падаю, дыхание вырывается из легких. Это не имеет смысла. Зрительный зал полон.
Мужчины и женщины, все незнакомые, встают на ноги и хлопают мне — оглушительные овации стоя, пока я в изумлении разглядываю их всех.
Где Кэрри? Где, черт возьми, Карина Мендоса? Я не могу… не могу, черт возьми, увидеть ее.
— Поздравляю, Дэшил. Великолепное выступление, — говорит теплый женский голос по
Мои ноги словно резиновые, когда я как можно спокойнее ухожу со сцены направо и спускаюсь по лестнице. Тот же самый сопровождающий, который проводил меня через заднюю часть здания, ждет меня с доброй, но профессиональной улыбкой на морщинистом лице. Он жестом показывает на проход, ведущий к запасным выходам. Я следую за ним, в ушах еще звенят аплодисменты. Вместо того чтобы вывести меня из зала, он останавливается на полпути к лестнице, и я понимаю, что он показывает мне место… рядом с моей девушкой.
— Это было невероятно. Чертовски невероятно, Дэш! — Кэрри обвивает руками мою шею, как только я сажусь рядом с ней, ее глаза ярко блестят от слез.
— Все прошло нормально, я думаю, — бодро говорю я.
— Ты сумасшедший. — Кэрри сияет. — Я никогда в жизни не была так горда. Ты был великолепен.
— Спасибо.
Она собирается заговорить снова, но тут в зале воцаряется тишина, и свет в зале гаснет, когда темная фигура пробирается по противоположному проходу и начинает подниматься по лестнице на сцену.
Прожектор мгновенно находит силуэт и резко фокусируется, заключая молодого парня, одетого в черную рубашку и джинсы, в идеальный круг белого света. Темноволосый и высокий, он неловко переминается с ноги на ногу, держа в руках микрофон.
— Во-первых, я должен извиниться перед нашим последним композитором, — говорит он. — В своей заявке он не указал свой титул. На самом деле, как мне только что сообщили, он — лорд Дэшил Ловетт. Уважаемый член британской королевской семьи и почетный член Лондонской королевской академии музыки. Его достижения как музыканта многочисленны, и нам очень стыдно, что мы не оказали ему должного почтения перед тем, как он благословил всех нас этим выдающимся исполнением своего chef-d'oeuvre5 «Стеллалуна».
Подавленный, я пытаюсь сползти на своем месте, но спрятаться негде. Я не указал свой титул в заявке по уважительной причине. И причина именно в этом.
— Спасибо, лорд Ловетт, что поделились с нами. — В голосе темноволосого незнакомца звучит искренняя благодарность. — Как некоторые из вас, возможно, знают, меня зовут Тео Мерчант. Э-э-э, Теодор Уильям Мерчант, если кто-то из вас на меня сердится, — неловко произносит он. По толпе проносится смех. — Я здесь, потому что… ну, я сам не знаю, почему я здесь, но люди гораздо умнее меня уверяют, что это потому, что когда-то давно я написал очень запоминающуюся музыку. Э-э-э…
Он почесывает лоб и смотрит вниз, на свои ноги. На кончиках пальцев его левой руки намотано что-то голубое. Что это? Лента?
— Я хочу поблагодарить вас всех за то, что вы удостоили меня этой замечательной чести. Здесь и сейчас я могу назвать по крайней мере восемнадцать человек, которые обладают гораздо большей квалификацией, чтобы преподавать в консерватории в следующем году, но я очень горжусь тем, что меня выбрали вместо этих старых чопорных ублюдков. Не обижайтесь.
Опять смех.