Алые когти
Шрифт:
Зайдя за поворот коридора, Ольмек побежал по винтовой лестнице из слоновой кос и. Они миновали несколько комнат и очутились в конце концов возле бронзовых ворот, очень похожих на Ворота Орла на верхнем этаже.
— Это один из ворот, ведущих в Техултли. Впервые за пятьдесят лет их никто не охраняет, ибо Ксоталан перестал существовать!
— Благодаря Конану и мне, скотина! — крикнула Валерия, содрогаясь от гнева и стыда. — Лживый пес! Конан оторвет тебе голову!
Ольмек даже не снизошел до того, чтобы сказать, что Конан зарезан по его приказу — настолько он был уверен в себе.
— Забудь о
Он опустился на сиденье из слоновой кости и силой усадил ее себе на колени. Не обращая внимания на ее проклятия, свободной рукой он потянулся к столу.
— Пей! — приказал он, поднося кубок к ее губам. Валерия мотала головой. Вино плескалось во все стороны, текло по ее обнаженной груди.
— Гостье не по вкусу твое вино, Ольмек, — раздался холодный саркастический голос.
Князь замер и в его глазах появился испуг. Он медленно обернулся и увидел Таскелу.
Гордая душа Валерии подверглась в эту ночь тяжкому испытанию. Совсем недавно она узнала страх перед мужчиной. Сейчас она поняла, что боится этой женщины еще сильнее.
Ольмек был неподвижен, только лицо его стало серым. Таскела вынула из-за спины руку — в ней был золотой флакон.
— Боюсь, что Валерии не понравится твое вино, Ольмек, — сказала княгиня. — Поэтому я принесла свое. То самое, что было со мной на озере Зуад — ты понял, Ольмек?
Лоб гиганта мгновенно вспотел. Мышцы его ослабли, и Валерия без труда освободилась. Разум приказывал ей бежать из комнаты, но некая сила заставила остаться и наблюдать за всем, что будет происходить.
Таскела подошла к князю, соблазнительно качая бедрами. Голос ее был певуч и нежен, но глаза горели прежним огнем. Тонкие пальцы гладили бороду мужчины.
— Ты любишь только себя, Ольмек, — нараспев сказала она. — Ты хотел оставить нашу прекрасную гостью только для себя, хотя знал, что она моя. И это еще не главная твоя вина, Ольмек.
Казалось, прекрасная маска спала с ее лица: глаза дико блеснули, лицо исказилось гримасой, пальцы, впившись в бороду, с силой вырвали добрую пригоршню волос. Но эта демонстрация нечеловеческой силы была еще не самым страшным.
Ольмек вскочил и зарычал как медведь, колотя кулаками по столу:
— Шлюха! Ведьма! Дьяволица! Техултли следовало убить тебя еще пятьдесят лет назад! Сгинь! Слишком долго я тебя терпел. Белая девушка моя! Убирайся отсюда, не то зарежу!
Княгиня расхохоталась и швырнула ему в лицо окровавленный клок бороды. Смех ее был безжалостен, словно звон стали.
— Когда-то ты говорил по-другому, Ольмек. Когда ты был молод, я слышала от тебя признания в любви. Да, много лет назад ты был моим возлюбленным и спал в моих объятиях под цветком черного лотоса. И с тех пор в моих руках цепь, и на этой цепи — ты, раб! Ты знаешь, что не в состоянии противиться мне. Ты знаешь, что мне достаточно поглядеть тебе в глаза тем взглядом, которому меня обучил стигийский жрец, и вся твоя воля улетучится. Помнишь ту ночь под черным лотосом? Цветок раскачивался, хотя колыхал его не земной ветер. Чувствуешь снова тот аромат, что окутал тебя и сделал моим рабом? Бороться со мной бесполезно. Ты до сих
Голос ее снизился до шепота и походил сейчас на журчание родника во мраке. Она склонилась над князем, развела пальцы и коснулась его могучей груди. Глаза Ольмека затуманились, руки бессильно обвисли.
С безжалостной улыбкой Таскела поднесла золотой флакон к губам князя.
— Пей!
Он, не раздумывая, подчинился. И сейчас же туман в его глазах сменился пониманием и ужасом. Он открыл рот, но не издал ни звука. Спустя минуту он упал.
Это вывело Валерию из оцепенения. Она бросилась к двери, но Таскела опередила ее воистину тигриным прыжком. Валерия ударила ее кулаком — такой удар свалил бы с ног любого мужчину. Но Таскела сумела плавно уклониться и схватила ее за руку. Потом она перехватила и левую руку аквилонки и легко связала ее запястья шелковым шнурком.
И тогда Валерия поняла, что ее стыд из-за поражения в схватке с Ольмеком ничто в сравнении с теперешним. Женщин она презирала — и вот нашлась же такая, которая делает с ней, что хочет! Она не сопротивлялась, когда Таскела усадила ее на кресло и привязала к нему, протянув шнур между колен.
Равнодушно переступив через тело князя, Таскела подошла к бронзовым воротам и открыла их. За створками был коридор.
— Дорога эта, — в первый раз обратилась она к Валерии, — ведет в комнату, которая служила когда-то камерой пыток. Когда мы отступали в западную часть города, то большинство инструментов забрали с собой, но одно устройство пришлось оставить — оно было слишком тяжелым и громоздким. А сейчас, думаю, оно пригодится как нельзя лучше.
Ольмек все понял и в глазах его блеснул ужас. Таскела приблизилась и схватила его за волосы:
— Ты какое-то время будешь неподвижен. Но ты будешь слышать, думать и чувствовать — о да, ты все будешь чувствовать.
И пошла к дверям, легко увлекая за собой могучее тяжкое тело — у Валерии чуть глаза на лоб не вылезли. Княгиня скрылась в коридоре и через некоторое время послышался лязг железа.
Валерия пробормотала проклятье и попыталась освободиться. Тщетно — шнур был слишком прочным.
Таскела вернулась одна, а из камеры пыток донесся придушенный стон. Двери она притворила, а засов не задвинула — привычки были не свойственны ей, как и другие человеческие черты.
Валерия в оцепенении глядела на женщину, в чьих руках — она прекрасно это понимала — была ее судьба.
Таскела поглядела ей в глаза.
— Великая честь ожидает тебя, — сказала она. — Ты избрана, чтобы вернуть Таскеле юность. Ты удивлена? Да, я знаю, что выгляжу молодо, но по жилам моим распространяется леденящий холод старости — я пережила это уже тысячу раз. Я стара, я так стара, что не помню своего детства. Но некогда я была юной девушкой и меня любил жрец из Стигии. Он подарил мне секрет вечной молодости и бессмертия. Потом он умер — должно быть, от яда. Я жила в своем дворце над озером Зуад, и годы пролетали мимо меня. Потом меня возжелал король Стигии и народ поднял бунт — вот мы и попали в эти края. Ольмек называет меня княгиней, но во мне нет царственной крови. Я выше, чем королева — я Таскела, и твоя цветущая молодость вернет мне мою!