Алые небеса Сеула
Шрифт:
Эх, Соджин, стратег из тебя – никудышный… Намерение ясное, четкое: взволновать своим совершенством Соколову, ведь я действительно и швец, и жнец, и на дуде игрец. А в итоге? Стою, не зная, куда деваться, хоть опять в душ ныряй, да похолоднее, чтобы челюсть сводило!
С этим срочно нужно что-то делать. Сперва надо перестать пялиться на девушку, как на кусок сладкого пирога.
Глаза! Буду смотреть прямо в них, а не блуждать взглядом по аппетитным формам.
Черт… Какие же красивые у Маши глаза…
В конечном счете в надежде не свихнуться окончательно и не
В случае с Машей это… хорошо подвешенный язык. И пусть переболтать Соколову – вызов, достойный храбрых и одновременно отчаянных, я попробую.
Начинаю с посредственных тем. Пока «соперница» оправляет на мне рубашку, намеренно смотрю в окно, обделяя девушку вниманием (вдруг снова заклинит), попутно выдавая высокопарные оды «красотам сегодняшнего утра». Далее: пересказываю прогноз погоды на ближайшие дни, извиняюсь за дешевый рамён на завтрак, обещаю в ближайшем будущем приготовить что-нибудь более изысканное. А еще задаю кучу бессвязных вопросов, причем подряд, не позволяя Марии опомниться.
«Как спалось? Что думаешь по поводу ортопедических подушек в спальне? Не мешало ли солнце с утра? Кофе с сахаром или без? Как напор воды? А полы с подогревом в ванной заметила?..» И это лишь малая часть ахинеи, выдаваемой мозгом и, соответственно, ртом. Неудивительно, что спустя пять минут Соколову начинает, мягко сказать, перекашивать от удивления или шока… фиг знает. Главное, я больше не подчиняюсь зову той части тела, что находится ниже пояса.
Не издавая ни звука, Маша плетется к стулу, забирается на него и, приложив к пылающим щекам ладошки, смотрит на меня озадаченно. Я наконец замолкаю, довольно усмехаясь. Интересно, каково быть на моем месте?
– Ты чего? – еле слышно выжимает Соколова, выманивая на мои губы победоносную улыбку, подстегивая пойти ва-банк.
– Кстати… – Усаживаюсь рядом, продолжая безобразничать с важным видом. – В спальне просторно, можем поставить туалетный столик справа от окна. Если света недостаточно, купим зеркало – специальное, с лампочками. Гардеробная большая, перестраивать не нужно, кроме того, все твои вещи умещаются в один чемодан. – Мельком кошусь на собеседницу.
Еще чуть-чуть, и ее челюсть рухнет в глазунью. Чудом сдерживаюсь, чтобы не заржать.
– Между прочим, рядом со спальней есть свободная комната. Ну… на будущее. – Горделиво киваю. – А пока, если хочешь, можем оборудовать там второй кабинет. В принципе если что-то не нравится, цвет стен, например, или жуткий половик у двери, ты только скажи… Сразу переделаем, не проблема. – Запихиваю в рот яичный желток, прихлебываю кофе и интенсивно жуя, заглядываю Соколовой в глаза.
Девица в афиге. Жаль, сфотографировать не могу, рано выходить из образа. Обычно именно Мария вводит меня в ступор, посему хочу насладиться моментом как следует.
– Мм?.. – киваю вопросительно, вижу ведь, девушка хочет что-то сказать.
– Чего? – потрясенно лепечет она, еще
– Как это чего? – Изображаю глубочайшее изумление, откидываясь на спинку стула.
Маша через силу глотает минералку из бутылки.
– После случившегося ты обязана на мне «жениться». Закончим сегодня работать, заберем твой чемодан и прямиком в посольство – узаконивать отношения, – выдаю на полном серьезе «контрольный выстрел», после чего девушка со звучным хлюпом выплевывает воду в собственный завтрак.
ВОТ УМОРА!
– Че-че-че-го? – заикаясь, выкашливает Соколова, и я сдаюсь, не могу держать смех внутри, заходясь гортанным гоготом.
– Ты реально поверила?..
– О боже! Какой же ты дурак! – вскрикивает русская, швыряя в меня запечатанные палочки, от которых я ловко уворачиваюсь, продолжая смеяться. – Я думала, у меня сердце остановится! Не делай так больше! – добавляет она.
Неоднозначно пожимаю плечами, поскольку ничего обещать не могу: когда Мария растеряна, она становится еще притягательнее. Но, врубив милосердие на максимум, позволяю девушке прийти в себя, останавливая поток иронии и фиглярства фразой о том, что все нормально, а переживать не стоит.
Ведь скоро ее ждет новое потрясение, причем настоящее.
– Если бы с утра было свободное время, я бы сбегал в кондитерскую за твоими любимыми вафлями. – Теперь меняю тему: – Зря не завел будильник. Хорошо, что до офиса пешком пятнадцать минут.
– Не думала, что запомнишь… – Маша смущается, а моя грудь наполняется теплом. – Люблю вафли, мне их бабушка готовила, когда хотела побаловать. Одно из лучших детских воспоминаний… Всегда их ем, когда скучаю по дому. А у тебя есть такое блюдо?
Ненадолго задумываюсь, всем сердцем желая поддержать разговор. Мне уютно с Марией. Хочу продлить ощущение настолько, насколько возможно.
Откровения девушки возвращают меня в детство: на маленькую кухню, пропитанную ароматами жареного риса и кимчи из редиса, за овальный стол, накрытый на четверых, к самому вкусному блюду в мире.
– Да… – отвечаю, витая в прошлом, даже отчетливо вижу розовые пионы на идеально отутюженном материнском фартуке. – Нам с братом мама часто готовила пибимпап [41] .
41
Пибимпап (???) – корейское блюдо: рис с овощным салатом, острой соевой пастой, мясом и яйцом. (Прим. ред.)
– Не знала, что у тебя есть брат. Младший? – интересуется Соколова.
Невольно киваю, но тотчас потрясенно вздрагиваю, сжимая палочки до хруста, сообразив, что облажался.
Неужели я потерял контроль?! Зачем упомянул Сoхёна? Ким Соджин, ты придурок!
Маша же углубляется в тему родственных связей, но я не могу позволить ей копаться в моей прошлой жизни, по крайней мере, сейчас, поэтому снова перевожу разговор в другое русло – резко, бескомпромиссно, даже если это выглядит странно.