Алые паруса (Ликвидатор - 1)
Шрифт:
Между тем траурный митинг заканчивался. У края могилы стоял Ардов, и Ксения услышала его последние слова:
– И пусть земля будет пухом нашему дорогому Борису. И пусть горит она под ногами его убийцы!
Антон
12 августа, суббота: утро, день
Кашин облился из ведра холодной водой, взъерошил свои густые, цвета спелой пшеницы волосы. Подошел к турнику. Пятнадцать раз подтянулся. Сделал десять выходов силой и столько же подъемов переворотом. Потом сел на мотоцикл, позаимствованный позавчера у Зяблика, завел его,
И тут услышал приближающийся шум мотора. Это был видавший виды джип Федьки Симакова, начальника местного полигона и вообще большого человека в националистическом движении.
Федька вылез из авто и посмотрел на Антона несколько смущенно.
– Такие дела, брат. Полигон наш закрывают. Так что твоя должность инструктора ликвидируется. И крышу мы тебе больше предоставлять не можем, с жильем у нас вообще туго. Но если документы какие надо выправить или номера новые на тачку поставить - проблем нет.
Антон встретил новость внешне спокойно.
– Спасибо и на том, что сделали. "Хонду" вон перекрасили, номера на ней заменили. И ксива мне может понадобиться. Сделаешь?
– А то!
– Федька явно обрадовался, что неприятная проблема решилась столь легко.
– Ну, тогда прощай, брат.
– Кстати, из арсенала нашего тоже можешь кое-что прихватить, - вдруг расщедрился Симаков.
– Приезжай, когда надо будет, а хочешь - сейчас забирай.
– Ладно, потом как-нибудь.
Антон попрощался с Федором, оседлал "хонду" и помчался в сторону Дмитровского шоссе. Он проскочил город Дмитров и вскоре подъехал к неприметному деревенскому кладбищу. Прислонил к дереву "хонду" и неспешно двинулся между перекошенных крестов и недорогих надгробий.
Кладбищенскую тишину нарушал лишь хруст шагов Антона по высохшей прошлогодней листве да перекличка грачиных семейств.
Он остановился у могилы с кое-как сколоченной деревянной оградкой, за которой стояли два покосившихся креста. На одном было написано имя его брата, на другом - матери. Смерть брата датировалась девятым августа прошлого года, днем позже умерла мать. Сердце её не выдержало трагической гибели младшего сына, а о смерти Антона на Балканах до неё дошел слух ещё ранее. Правда, слух этот оказался ложным...
Антон Кашин с десяток лет провел с оружием в руках, видел смерть во всех её проявлениях и, по сути, отвык ценить жизнь и свою, и чужую, но сейчас сердце его болезненно сжалось.
Демобилизовавшись из армии, Антон недолго пожил в родной деревне, подался добровольцем в Приднестровье. В письме матери уговаривал: "Ты пойми меня. Русскую землю надо защищать от гадов. Здесь ведь Суворов воевал, ему в Тирасполе памятник стоит. Ты только не болей, не переживай. Я вернусь". А потом - Босния, Сербская Краина, Косово... Восемь лет на Балканах. И вот вернулся...
Мать и брат умерли, когда он был вдалеке от этих мест, и хоронил их, а также
"Надо поселиться где-то рядышком, хотя бы ненадолго. Могилку в порядок привести. Поставлю железную ограду, цветничок разобью, да и надгробия нужны приличные".
Конечно, раньше все это можно было сделать - в Москве Антон уже полгода, да как-то все руки не доходили.
Он достал из спортивной сумки купленную загодя бутылку водки и три рюмки, одну выпил, а две, полные, поставил на могиле, положив туда же и хлеб.
Сев на "хонду", Антон направился в близлежащую деревню. Остановился у крайнего дома. Его встретил грозный собачий лай. Бурая восточноевропейская овчарка отнеслась к Антону крайне недружелюбно.
– Не узнал, Барк.
Антон достал из сумки кусок колбасы и бросил его псу через забор. Колбасу собака проглотила, но гавкать не перестала.
На шум из ладно срубленной двухэтажной избы вышел хозяин дома, могучий бородатый старикан.
– Антоха приехал!
– обрадовался он.
– Цыц, Барк!
– Собака тут же смолкла.
– Ну, заходи.
Антон завел мотоцикл во двор, крепко обнялся с хозяином.
– Привет, дядя Володя.
– А ты, как всегда, вовремя. Как раз к столу.
Стол был уже действительно накрыт. В центре его доминировала литровая бутыль фирменного "дяди Володиного" самогона лимонного окраса. На тарелке покоилась дюжина вареных яиц. Уже нарезанное сало лежало аккуратными шматками. Огурцы, помидоры, лук, чеснок были живописно разбросаны по столу, казалось, в неограниченном количестве.
Сразу же выпили по полному стакану, не чокаясь, за упокой души матери и брата Антона.
– Поклон тебе глубокий, дядя Володь, что похоронил их по-людски.
– Брось ты, Антоха! Аль мы не родственники? Да, вот она, судьба-проруха. Ведь как погиб твой брательник, до сих пор неизвестно.
– Теперь мне известно, дядя Володь.
– Да ну! Милиция не разнюхала, а ты, значит, раскопал! Ну и что ты узнал?
– Потом как-нибудь... Неохота сейчас душу травить. Одно скажу: кто надо - за их смерть ответил. Я вот о чем хочу тебя спросить. Дом-то наш брат с матерью продали. А я бы желал в родных краях обосноваться. Может быть, на время. Не знаешь, никто здесь домишко не продает или, допустим, сдает?
Старикан задумчиво потрепал густую бороду.
– Ни о чем таком не слыхивал.
– И вдруг он встрепенулся: - Знаешь, тут лесник на днях окочурился. Славный был мужик, царствие ему небесное. Я поговорю с кем надо в лесничестве. Сам ведаешь, я много лет этим хозяйством командовал. Связи-то остались. Вот и поживешь пока в домике лесника. Задарма к тому же.
– Дядя Володя подмигнул Антону и потянулся к своему фирменному напитку.
Картуз и Мыловар
12 августа, суббота: утро, день